Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс

Дружили Толик и Павлик с детства. Вернее, это Толик с Павликом дружил. А Павлик – так себе. Некогда ему было с ним дружить, да и неинтересно. Он вообще был с детства лидером, всегда первым, всегда лучшим, и друзей всяческих вертелось вокруг него тьма-тьмущая. Толик просто терялся в их толпе – тихий незаметный мальчик, серый троечник. Но и особо рьяно его Павлик от себя не отталкивал, потому как то ли нравилось ему, то ли забавляло наблюдать, как Толик пыжится изо всех сил, страстно ему во всем подражая, как лезет из него серая и глупая напыщенность – бледная, уродливая тень второсортности, не желающая этой второсортностью быть ни при каких обстоятельствах. И посмеивался Павлик над ним за это частенько, и помыкал, бывало, а только далеко от себя все равно не отпускал. Нужен был ему Толик, как некое доказательство своей жизненной первичности. Раз завидуют – значит, состоялся. Раз подражают – значит, тем более. И после школы потащил Толика за собой в Политехнический, и дела ему не было, как этот Политехнический бедному Толику дался. Сам-то Павлик школу с золотой медалью окончил.

– Свет, ну чего ты молчишь? – нетерпеливо затормошила Свету Катя. – Давай рассказывай…

– Ну, в общем, дружат они так странно, Кать, – грустно улыбнувшись, тихо проговорила Света. – В народе это называется – куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Толику вашему, понимаешь ли, никак нельзя ни в чем от моего Пашки отстать. У него, понимаешь ли, такая хроническая болезнь образовалась – быть не хуже Пашки. Он и к сеструхе твоей в институте только потому клинья подбил, что Пашка со мной заженихался. Пашка меня в ЗАГС потащил, и Толику тоже срочно жениться приспичило… А только в этом моменте Ленка его подвела малость.

– Как это? – растерянно спросила Катя и улыбнулась недоверчиво.

– А вот так это! У нас с Пашкой один Вовка родился, а Ленка Толику сразу двойню преподнесла. А потом еще и Тонечку впридачу. Он, бедный, все психовал на Ленку, пока однажды Пашка его не похвалил. Молодец, говорит, Толян, – троих детей родил… Я бы тоже так, да Светка не хочет… Прямо звездный час он тогда Толику устроил! Да только не успел он, бедный, и насладиться как следует, как все уже и поменялось по-быстрому…

Света вздохнула, снова замолчала, провалившись в свои грустные мысли. Вспомнились тут же события последних дней, промелькнувшие, будто короткометражный фильм с экрана телевизора, вспомнилось, как Павлик, без разбору скидывая в открытый чемодан вещи из шкафа, говорил ей что-то быстро и очень виновато, как плакал в это время в детской сын Вовка.

– Ну? Что поменялось-то, Свет? – вернула ее в разговор нетерпеливая Катя.

– А сама догадаться не можешь, что ль? – рассердилась вдруг на нее Света. – А говоришь, не тупая… Любовь приключилась у моего Пашки, поняла? Большая и светлая! И не стало ему дела ни до меня, ни до детей, настоящих и будущих… И не нашел в этот момент Павлик себе другого друга, кроме Толика, которому можно было бы свои страдания излить по поводу разрушенного семейного счастья да об угрызениях совести покричать, колотя себя кулаком в грудь. Ну, а теперь-то хоть догадалась, что дальше по логике вещей должно было произойти?

– Ну?

– Лапти гну! Толик же не может от Пашки ни в чем отстать… Вот и ему, понимаешь ли, тоже угрызений совести захотелось. Таких же, как у сильного, крутого и честного Пашки. Чтобы все, как у больших, чтобы так же – кулаком в грудь. Причем самым срочным образом захотелось! И чтоб они покрасивше были, чем у Пашки. Вот он срочно и приглядел себе лахудру какую-то. А по угрызениям-то он и впрямь Пашку обогнал! Я-то с одним ребенком осталась, а Ленка – с тремя…

– Свет, ну не бывает же так, что ты! Оставить жену с тремя детьми только для того, чтобы перед кем-то красиво угрызаться совестью? Ты что!

– Бывает, Катюха, бывает. Чаще всего так и бывает. Таких, как Ленкин Толик, миллион и маленькая тележка. Он и карьеру хотел себе, как у Пашки, и фирму свою открыть… Все пыжился-пыжился! Все догонял-догонял! А только слабо ему, конечно. Так и будет вечным пятым подползающим при шестом заместителе. Так что вы с Сонечкой не очень и огорчайтесь по этому поводу.

– Так мы и не огорчаемся. Просто обидно как-то за Ленку!

– Ну, у вашей сеструхи на этот счет своя философия! Она всегда во всех только хорошее видит. Всех любит, всех понимает, всех прощает.

– А это что, плохо?

– Не знаю, Кать… – вздохнула Света. – Может, и хорошо… По крайней мере, я ей за это очень благодарна. Я ведь как подруга тоже не подарок – могу и наехать за просто так, от плохого настроения, зло свое на ней выместить. А она ничего… Улыбнется, посмотрит понимающе – и все. И Толика своего она наверняка простила уже. Хотя на мой бы характер…

Света резко стукнула кулачком по столешнице, взмахнула красивыми светлыми волосами.

– Ты чего тут развоевалась, подруга? – снова вошла на кухню Лена, тихо прикрыв за собой дверь. – Катюхе на Толика глаза открываешь? Как на сей раз ты его обозвала? Бледной синюшной Пашкиной тенью? Или закомплексованным придатком? Или еще как покруче?

– А что, Лен, разве не так?