Из жизни полковника Дубровина

Случай на станции Рязань II с Василием вызывал сомнения. Но не такая уж это случайность, если разные люди ищут одного человека. Могло с Василием сыграть злую шутку просто нервное напряжение.

А между тем существовал во всей этой истории второй план.

* * *

...Нейхольд дождался на аэродроме своего гостя. Не Сальге - Иоахима Паинера встретил он, а господина Эдвардса.

Это уже было похоже на мистификацию. Пять лет.

тому назад полковник одной из иностранных разведывательных служб приезжал сюда туристом.

Он посетил нашу страну ранее Сальге-Пайпера.

Турист, да еще в группе. Он ходил по музеям, но выставкам, осматривал достопримечательности Ленинграда и Москвы. Обычный туристский маршрут. Заниматься его персоной мы тогда не имели никаких оснований. Позже стало известно...

Пойдем, однако, но порядку.

Жил-был художник-реставратор Евгений Прокофьевич Казанский. Пять лет тому назад ему было двадцать шесть лет. Ходил он к тому же в начинающих художниках-живописцах.

Само по себе все, что произошло с Казанским, не следует типизировать. Озлобленная бесталанность может принять самые неожиданные, а порой и чудовищные формы.

Казанский учился в Суриковском институте, но разошелся с профессурой в оценке своих работ. Не приняли его "самовыражения". Казанский освоил ремесло реставратора. Реставрация тоже искусство, но на второстепенных ролях терпит она и ремесленников, достаточно, конечно, искусных. Для того чтобы платили деньги, надо было овладеть ремеслом. Казанским им овладел...

В мастерской он расчищал древние иконы. Это требовало виртуозные навыков и специальных знаний. Но и то, и другое доступно изучению.

Древнерусская церковная живопись обладает удивительным свойством. В ней присутствует кажущаяся простота приема, простота сюжетных решений, наложений красок, она легко вызывает подражание. От подражания к копированию грань перехода незримая.

Казанский в некоторых своих собственных работах переплавил церковные мотивы, и ему казалось, что сделал открытие в искусстве, обогатил современность древними национальными мотивами.

Художники этого за ним не признали, легко отличив подражание от настоящего искусства.

На том и конец бы... Однако совпало обращение Казанского к иконописи с модой на русскую икону в Европе и за океаном.

О том, что такое древнерусская живопись, известно было давно. Никто не сомневался, что она утвердила себя навечно в мировом искусстве. Как и всякое искусство различных эпох, имело оно и знаменитых своих мастеров.

Однако долгое время имена Андрея Рублева, Даниила Черного, Феофана Грека оставались лишь легендой...

Тогда еще многим было невдомек, что эти великие мастера пятнадцатого века is начала шестнадцатого скрыты от нас множеством последующих записей на иконах.

Только в начале нашего века химия помогла реставраторам снять наслоения последующих записей. Засверкали краски русских мастеров.Тогда и вспыхнула впервые эта эпидемия.

Русская икона писалась, как правило, на доске. На доску вначале закреплялась поволока, наклеивался холст. Он смягчал соприкосновение доски с последующими слоями, держал на себе левкас-слой гипса. По гипсу скрижалями наносился рисунок. Затем на этот рисунок клались краски. Древние писали темперой. Мастерство определялось умением создать гамму красок, достичь в них потрясающей яркости. Краски от выгорания защищали прозрачнейшей специально выдержанной олифой.

Рассказывают, что такая олифа выдерживалась десятилетиями в иконописных мастерских и сотни раз процеживалась. И все же через восемьдесят-сто лет олифа темнела. Она темнела не сразу. Постепенно скрывалось изображение, пока совсем не исчезало в полной черноте.

Но это еще не все. Религиозный обычай предписывал зажигать возле чтимых икон лампады и свечи. Олифа прогревалась, икона потела, на этот почти невидимый ее "пот", на проступившие капли олифы садилась копоть.

Под слоем копоти краски древнего мастера гасли окончательно. Тогда приглашался художник. В иных случаях искусный иконописец, в иных случаях ремесленник-самоучка. В меру своего умения он "поновлял" икону. Если он улавливал изображение сквозь копоть и проступившую олифу, он раскрашивал ее заново по своему разумению красками, которые случались под рукой.

Богатые соборы и монастыри приглашали мастеров "знатных". Они это поновленне делали, не нанося ущерба старому слою.

Ремесленники мазали, как умели. А некоторые не утруждали себя хлопотами искать в темноте изображение, они переписывали его, уродуя первую запись прорезями нового рисунка.

Приверженцы новой веры не терпели древнего письма.

Они или сдирали его пемзой и рисовали новую икону, или клали на старое изображение второй слой левкаса.

Старообрядцы не терпели икон нового письма. Они также их записывали, затирали, всячески укрывая ненавистные краски.