Из жизни военлета и другие истории

А летчики — ребята без фанаберий разных. Сразу стало понятно, что и летаем вместе, и бьемся — тоже вместе. Но пока ЧП не было.

А как кормили. Мы из голодной в общем страны попали в полную благодать. С квашенной капустой, сардельками невиданной толщины и пивом. По вечерам. Стали и по-немецки уже понемногу. За столом в обед слышалось:

— Герр Вася, гибен зи мир, битте, соль. Да, соль, Васек, соль, ты чё, въезжай, въезжай, Базиль.

Немцы хохотали, но добродушно.

По вечерам уже наши ребята рассказывали друг другу:

— Я вчера после танцев шпацирен[18] с медхен. Деваха — хоть куда. Хинтерзиц[19] — орехи колоть можно.

Немцы активно знакомились с нашим фольклором. Особенно им понравилось высказывание о бесполезном, ну, например, заправщике:

— Он, как самолет: на земле от него никакой пользы.

Одно время у нас в ангарах, то есть, в местах, где мы собираемся вместе с немцами группами, бытовала фраза — «есть свежие данные». И все начинали хохотать. Наш майор Вилли Штар только после долгих подробных разъяснений этимологии этой фразы наконец ее понял и в течение года употреблял ну по крайней мере по 10 раз на дню.

Суть же дела проста:

Невеста говорит жениху:

— Милый, хочу перед свадьбой рассказать тебе о моих отношениях с мужчинами.

— Да ты же неделю назад мне уже все рассказала.

— Знаешь, дорогой, есть свежие данные.

Конечно, летное дело такое, без зубоскальства не проживешь.

Да, бились. И мы и немцы. К счастью, нечасто. Особенно, когда нам для изучения и обучения давали новые машины. Вероятно, в конструкторских бюро рассуждали — ежели учреждение называется научное и летноиспытательное, то и пусть испытывают. Вот и давали нам, например, П-2, биплан с двигателем «Испано-Союза» под 300 лошадей. Аппарат ничего, но с трудом выходит из штопора.

В августе 1929 года Бенедикт Бухгольц, мы звали его Беня, из штопора вышел с трудом и крыло потерял. Молодец, что выпрыгнул. Сам он повис на дереве у нашего клуба ДК Авиатор. Потом мы его расспрашивали, какую кинокартину он решил посмотреть. Да, молодые были.

Конечно, Беня чудом остался жив и вечером мы все вместе с ним в столовой напились основательно. Беня все время говорил, что нервного шока нет и он «unkraut vergeht night»[20].

Жизнь была очень интересная. Новая аппаратура, новые механизмы, оптика, радио, фото. Новые машины.

Особенно, когда пришли к нам Фоккера (ФД — XI), Хейнкели и Юнкерсы. Мы вместе с немцами их испытывали, не думая, что через 16 лет эти машины будут терзать нашу землю и записывать в летные книжки победы над нами, вроде бы даже бывшими коллегами.

Да нечего говорить. Что было — то было. И как не вспомнить нашего Батю, который всегда говорил одно и то же:

— Если в самолете отважный истребитель, который ищет боя и победы, то это и есть — лучший самолет.

* * *

Но эта глава совершенно о другом. Это так, занесло меня. А глава о моей любви. В общем, любовь-морковь. Она, эта «морковь», пышно произрастает везде, где только базируются авиаторы. Будь то Киев, Харьков, Проскуров и другие точки освоения неба. Девушек же мы осваивали легко. Еще бы, голубая форма, значок парашютиста, кожаная куртка и обязательно до «зеркала» начищенные сапоги. Батя нам в курилке говорил, что у летчика все может быть грязно, заштопано, плохо наглажено. И запах не «Красной Москвы», а солярки, да еще и касторового масла. Все можно простить летчику. Кроме одного. Сапоги должны быть начищены до «зеркала». Кстати, нашу бригаду от других так и отличали. Коли сапоги безукоризненны — это 37 авиабригада.

Вот с мыслями о сапогах я шел по липецким зеленым улочкам просто так. Устал очень, даже дом вспоминал редко. Решил зайти в кино. На последний сеанс.

Вот оно и свершилось. Пришла любовь. Прав, тысячу раз прав бессмертный Булгаков, которого я прочитал совсем на излете своего «полета». Да, любовь как убийца, неожиданно стремительно выскакивает из-за угла и бьет в самое сердце. Ножом.

Оказалось, что рядом со мной сидит девушка. Да ладно, девушек мы уже видали. И разных.

В общем, все кино мы проговорили. Шёпотом, конечно. И когда вышли после сеанса, не могли остановиться. Про книги, которых я никогда не читал. Про музыку, о которой я не имел никакого представления. Про художников.

Этому потоку культуры я мог противопоставить «Наставление по полетам в сложных метеоусловиях». Но не рассказывать же об этом, на самом деле.

Но далее все пошло, как говорят, во внештатном режиме. Девушка, к моему удивлению, просила ее не провожать.

— Нет, нет, я тебя прошу меня не провожать. И вообще нам видеться не надо. А то я буду тебя отвлекать от полетов. — И она улыбнулась. Почему-то грустно.

Моя настойчивость успеха не имела. Надя, так ее звали, ушла быстро. Я же растерялся и даже не пошел следом. Так и стоял оглушенный.

Ребятам вечером все рассказал. И как познакомился. О чем говорили. Как я ее проворонил. Упустил. Мама бы, конечно, усмехнулась и сказала: «Ты, Файтл, все-таки шлимазл[21]. Но не огорчайся, будут еще девушки, которые уж от тебя не уйдут».