Из жизни военлета и другие истории

— Вот что, военлеты. У вас девушки будут. Женщины. Даже жены. — Он вздохнул почему-то. — Вот вам мой совет. Никогда не интересуйтесь их прошлой жизнью. Ни — кто. Ни — сколько. Ни — кто лучше. Вы прежде всего должны женщину свою уважать. Даже если она и сиюминутная.

Она вам все сама расскажет. А ежели не расскажет, то и не надо.

Значит, она вас не очень ценит. Поэтому наслаждайтесь, любите и будьте настоящими мужиками. Теперь — отбой!

Мы запомнили слова Бати на всю жизнь. И я, конечно. Тем более, радовался, что мужа нет.

Утром мне Надя рассказала про себя. Мама ее умерла давно, они живут с папой. Он — стрелочник на нашей липецкой железнодорожной станции. У нее сын, ему теперь уже три года. Если ты останешься и захочешь, я вас познакомлю.

— Как это — захочу! Как это! Конечно. Немедленно.

— Нет, не немедленно. Он в деревне у тети. Вот немного подождем да может и съездим к ним.

— Да, да, съездим. Я сейчас сбегаю к командиру, отдам ему заявление. — На ее удивленный взгляд поясняю: — В армии так принято. Хочешь жениться — пиши заявление командиру части. Он рассмотрит, что за девица, каких кровей да кто в роду у нее. И даст добро.

— Нууу, — протяжно произносит Надя, — нам точно не даст твой командир разрешения. Да и ладно. Ежели ты согласный, то и так будем жить. Если это — любовь.

— Пойми, Надя, меня никто не разлучит с тобой. И плевать. И еще. Ежели ты не против, я твоего сына усыновлю. Теперь твоя задача — родить мне дочь.

И снова бедная кровать начала испытывать такие перегрузки, что папа Надин как-то даже сказал:

— Ты бы, Федор, диван, что ли, приобрел. В качестве запасного аэродрома, как у вас там говорят.

— Да я согласен, куплю диван. Он крепче.

А документ-заявление я нашему Бате передал. Мол, так и так, хочу жениться на местной девице Надежде Журавель, пролетарского происхождения, член профсоюза.

Оказалось, Надежда в чем-то была права. Ибо Батя, который такие листочки даже и не читал, в моем случае вызвал на собеседование. Беседа была пустая: хорошо ли я подумал, знаю ли семью этих «Журавлей», известно, что у нее ребенок. А кто отец? Как в твоей семье относятся к этому браку. Как с бытом, в том смысле, где жить-то будете.

Я отвечал четко, ясно, без «соплей», по-партийному. Значит так: подумал — хорошо и даже очень. Отец Надежды — путевой обходчик, но не пьющий. Мать — скончалась. Про ребенка, конечно, знаю, но теперь это — мой ребенок. И только так. В моей семье отнеслись к браку вначале отрицательно, по религиозным мотивам. А затем примирились. Ведь другое время, иная эпоха, товарищ командир.

Да, да, покивал головой Батя. Ладно, иди, женись.

Вечером Надежда пыталась мне рассказать про свою личную жизнь. Как, мол, образовался мальчик по имени Герман трех лет от роду. Я, честно, слушать не стал. Только спросил, не нарисуется ли отец. Нет, ответила Надя, отец не нарисуется. И еще я спросил, что, любит ли она этого «отца», на что получил ответ вполне искренний:

— Да, Федор, я любила этого человека. Но он не мог жениться, хоть и не из трусливых. Меня отпустил. Но я зла не держу. Давай-ка, расскажу тебе подробно все про мои дела грешные.

— Брось, Надя, мне это совсем не интересно. Я вот инструмент купил, с Геркой будем строить модели самолетов. Атам, глядишь —…

— Нет, нет, никаких самолетов. Хватит мне за тебя волноваться. Лучше пусть будет по паровозной части. Иди пить чай, тебе завтра рано вставать.

Вот так началась моя семейная жизнь.

Нас расписали быстро. Так же быстро выдали документ об усыновлении. И стал я одновременно и молодым мужем, и молодым отцом. Кстати. К мальчику мы поехали сразу после загса. Да с форсом. На мотоцикле. Найди, читатель, мотоцикл у гражданина СССР в Липецкой области в 1928 году. Либо в Воронежской. Либо вообще, в европейской части СССР. А мне в части дали немецкий БМВ, мол, при свертывании школы вернешь. Но хорошо известно, ничего не бывает надежнее временного. Раз временно, то и навсегда.

Познакомил я Надю с моими летунами. Наши ребята откровенно пялили глаза, не скрывали того, что скрыть невозможно и все галдели «горько, горько». К месту и не к месту. А немецкие летчики к Наде относились даже чрезмерно уважительно. Величали ее фрау Запрудный и при каждом случае дарили цветочки разные. Все это буржуазное внимание мне не очень нравилось, но эмоций не проявлял. Все же — одна мы стая. Летуны.

Так вот, на мотоцикле махнули мы в деревню, что под Липецком.

Не, не зря я так с ходу усыновил этого мальчика. Вы бы видели, как он ко мне бросился. И не отпускал меня. Конечно, мотоцикл. Конечно, мой шлем и летные очки. Игрушки были проигнорированы, а вот ящичек с инструментом для моделей пришелся совершенно вовремя. После вручения ящичка мы Германа не видели и не слышали. Вернее, слышали только сопение. Но кто сопит, то ли Герка, то ли Тузик, который внимательно наблюдал за действиями мальчика.

Вот какая у меня стала счастливая жизнь. В 1928 году!