Из жизни военлета и другие истории

Да что говорить, Мотя. Вот ты услышал, головой качаешь, как в синагоге. А я уже давно понял, пришли — в тупик. А кто его создал из своеобычной, огромной страны? Только он и создал. Что было главное? Ломай, круши, воруй, грабь. А дальше? Не знал, что делать дальше. Да и как ему знать. Он кто — ученый? Нет. Экономист? Нет. Он сам писал в анкете: «журналист». Кто такой журналист? Вторая древнейшая профессия в мире. И что он создал? Ни-че-го.

Ты думаешь, что уральцы без его ведома царскую семью уничтожили? Даже Троцкий спросил: что, и детей тоже!?

Он был зациклен на терроре и передал это кровавое наследство Сталину. Ну — о нем я тебе, Матвей, еще порасскажу.

А под конец, разболтался я что-то, я хочу сказать тебе, Матвей, что тягостнее моей теперешней жизни найти трудно. Я давно понял — не построим мы социализма. Никакого. И вся кровь, гибель десятков миллионов — зазря. Вся было — впустую.

И хоть пишу по-прежнему работы по просьбам и заданиям Сталина, Молотова, Литвинова и других, а знаю — нет, дорогие товарищи, не туда мы зашли. Знаю, как выбираться. Но для этого нужно другое поколение. При моей жизни его точно — не будет.

Ладно, Матвей, только первый час ночи, я еще поработаю.

Жду в следующую субботу. Да ты не меньжуйся, что скис. Ты ведь на два года моложе меня, у тебя все впереди — это шутка, Мотя. Да, да, шутка. Мы живем, и ты это отлично знаешь, вывернутые наизнанку. Нас остается только перелицевать, а?

И последнее, об Ульянове. Вот он костюм меня просил ему сделать. Я сделал, купил все за свой счет. И что? А то, что Владимир Ильич мне популярно, но кратко, объяснил, что все деньги у него — только партии и тратить на свои нужды он просто и не мыслит. Так и не рассчитался со мной, даже после революции. И вообще.

Тут Зелик махнул рукой. Мотя пошел спать.

Глава V Портной

Да, уже первый час ночи, а Зелик, неутомимый Зелик, пошел работать. В дачной пристройке была комнатушка с огромным столом, обтянутым сукном, и старой, верной, делающей отличный шов манишкой фирмы «Зингер» 1902 года изготовления.

Зелик шил, тихонько напевая, (при этом страшно фальшивя), свою любимую «Тум-балалайку». И, конечно, на мамэ-лошн — языке матерей. Да как не петь «тум-балалайкэ, шпиль-балалайкэ», когда в песенке этой все сказано про любовь. И он снова повторяет: «… вое кон бренен ун нит ойфхренен…»[33].

Зелик чувствовал, как темная, негативная неизвестность, как мокрый и грязный туман с полей войны обволакивает их мамонтовский поселок, его домик, его любимую Рахиль и дочку Лию.

Иногда он с удивлением смотрел на них и про себя изумлялся. Тому, как это произошло, что первая красавица штеттла, Рахиль, вдруг возьми, да выйди замуж за совсем неприметного Зелика. Который был погружен в цифры, в непонятную экономику и все рвался в Берлин на обучение.

И вот нате вам. Как говорят, чтобы нет — таки да. Неизвестно до сих пор, кто же сделал кому предложение. То ли Рахилька, красавица получше вашей там царицы Савской[34] то ли Зелик поднял неожиданно голову от Торы и экономики, и ослепила его блестящая Рахиль, которая как раз в этот момент гнала коз на полянку для выпаса. Да босиком. И с непокрытой головой. Любой сойдет сума, хоть Маркс (экономист, а не продавец одежды в Лондоне), хоть Никифорук — полицмейстер штеттла, хоть Меер Савкин — богатей из-под самой Варшавы.

Да что там! Его высочество из князей дома Романовых, двигаясь из Варшавы, проезжал по весьма грязной улице штеттла, где обитали герои нашего повествования. И из кареты, как водится в записных романах, увидел Рахильку. И… нет, не остановил кучера и конвой. Нет, не просил узнать, кто, мол, такая. И тому подобное из сказок братьев Гримм, Пушкина с Лермонтовым. Он просто через полчаса после проезда поселка повернулся к адъютанту и, улыбаясь, сказал:

— теперь я понимаю, почему племя иудейское все препоны и трудности выдерживает, да и процветает.

— Почему, Ваше Высочество?

— Да потому, что покуда оно, это племя, производит вон таких красавиц, что мы с вами лицезрели 30 минут назад, оно все выдержит, любые невзгоды пройдет, а девицы ихние будут продолжать воспроизводить украшение земли нашей. Вот как, Иван Алексеевич. И, кстати, не следует забывать, что все они, хоть и иудейского вероучения, но подданные-то нашего государства. Значит, любезный Иван Алексеевич, может и настанет время, когда этакие вон красавицы и для России — матушки будут рожать потомство, глядя на которое, можно бы испытывать гордость. Как вы думаете, граф, наступит ли такое время?

— Вероятно, Ваше Высочество, но этак лет через 200–300.

И они оба весело рассмеялись. Не знали, конечно, какую горькую судьбу уготовила жизнь представителям царствующего дома.

А Рахильку эти рассуждения мало касались. Она давно, сама не зная почему, влюбилась вдруг в этого сутулого Зелика, что сидит над книгами и даже на танцы не ходит. Вот и приходится гонять коз мимо окон, что почти вровень с тротуаром, где виднелась давно нечёсаная голова Зелика.