Из жизни взятое

– Этак-то ваша возьмёт, чего говорить, о чём сумлеваться. – Зызовушко погладил заплаты на забелённых мукой штанах, посмотрел блуждающими подслеповатыми глазками на Судакова и следователя по очереди, спросил:

– Могу идти-ть?.. Спасибо, господа товарищи, поучили малость, не обесчестили старика. А я теперя уж подумаю, какое слово сказать, какое проглотить молча. – Он перекрестился в пустой угол и вышел, пошатываясь.

На улице, на бревнах, сидели кучей мужики. Время было уже под вечер. Тихонько разговаривали, гадая, за кем ещё пойдёт милиционер, кого после допроса отведет в каталажку-баню. Когда из сельсовета вышел Зызовушко и пошел было в свою «Волю», мужики его окликнули:

– Зызовушко! Сюда! Ну, как?..

– Да ничего, бог пронёс. Из годов, говорят, вышел, таких не рестуем. Отпустили…

– А на твой длинный язык наступили?

– Есть маленечко. Наступили.

– Ну, катись, катись, дурак…

– Дурак, да хитрый. Хи-хи-хи! – и поплёлся Зызовушко от любознательной толпы деревенской. А около бани, с берданкой на, плече расхаживал торжествующий колхозник Лисов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДОВБИЛОВА не беспокоили во время следствия по делу Борисова и Проташи. Однако о действиях Довбилова во всех подробностях стало известно райкому и окружкому.

В эти дни из Архангельска в Вологду проезжал секретарь краевого комитета партии. В Тигино из райкома была передана телефонограмма: «Срочно вызываются товарищи Судаков и Довбилов в Вожегу к секретарю краевого Комитета. Правительственный вагон. Передала Першакова. Принял Серов».

Оседлали двух бойких колхозных лошадок и где шагом, где рысью и вскачь вызванные поспешили в Вожегу. За всю двадцативерстную дорогу Довбилов только раз проговорился:

– Одно нас с тобой, Судаков, устраивает, что поезд в Вожеге всего пятнадцать минут стоит, значит, высшее партначальство не очень-то долго нас будет задерживать. Исповедает, а причащаться нам придется в вокзальном буфете…

– Едва ли. Радужные у вас надежды. Я думаю исповедает, да ещё как, не спеша, с протиркой. Вагон-то правительственный. А раз так, то он отцепляется где угодно, на сколько угодно, и за паровозом для секретаря крайкома дело не станет.

– Ты, пожалуй, прав. Тогда спешить нам некуда. У меня от этой скачки натёртость появилась… Не торопись. Не за наградой и едем…

В отцепленном вагоне было четыре купе и небольшой салон-зал. За столом сидел секретарь крайкома Сергей Адамович. Лицо у него мужественное, без складок, на щеке и на носу чуть заметные шрамы – следы боевых дней гражданской войны. Одет он в простую хлопчатую, цвета хаки, гимнастёрку. В петлицах максимум знаков военного различия – все четыре ромба. По своей должности секретарю крайкома полагалось быть членом Военного Совета округа, а потому и знаки командарма. Сергей Адамович без особой надобности, но чтобы казаться особой внушительной, с удовольствием нацепил эти знаки.

Прибывших к нему Судакова и Довбилова пропустили, предварительно проверив у них партбилеты. Войдя в салон, оба они представились секретарю крайкома:

– Явились, согласно телефонограмме…

– Садитесь! – секретарь показал рукой на свободные места. – Я вот закончу с ними, а потом побеседуем с вами… Есть о чём поговорить…

Сергей Адамович серьёзно и деловито, строго и взыскательно отчитывал сидевших у него на приёме секретаря райкома и предрика.

– Как вам не совестно! Взрослые люди, коммунисты, а затеяли между собой склоку… Из-за чего? Из-за квартир! Начали с мелочи, а эти мелочи довели вас до порочащих поступков. Эти мелочи большому общему делу мешают. Так ведь? Ужели вы не чувствуете, в какое ответственное время мы живём, работаем? Мне все ясно. Думаю, что бюро крайкома решит так: освободит вас от занимаемых должностей, объявит по строгому выговору и перебросит на другую работу. Секретаря за то, что он засиделся в своем кабинете, завел склоку с предриком, кое-где проглядел и приласкал кулака, кое-где ущемил середняка и дошел до того, что стал на торгах за дешевку приобретать конфискованные кулацкие вещи – швейную машину и прочее. Что ж, не работалось в Вожеге на партийной работе, поедешь в Кокшеньгу руководить лесопунктом… Товарищ Томилов, заготовьте проект решения, – приказал Сергей Адамович своему помощнику, сидевшему в углу за маленьким столиком. – А вы можете быть свободны…

Сумрачный, пришибленный секретарь райкома вышел в тамбур и, прежде чем спуститься по ступеням на грешную землю, долго вытирал пот на лице и на шее.

– С вами разговор особый, – обратился Сергей Адамович к предрика. – Будь кто другой на вашем месте, я отдал бы под суд. Но принимаю во внимание ваш пожилой возраст и то, что при интервентах на Севере вы прошли через каторжные тюрьмы Иоканьги и Мудьюга. Дело не в том, что вы получите взыскание. Важно прочувствовать степень своей виновности…

– Да я это понял, почувствовал, Сергей Адамович. Понимаете, перевез семью из Архангельска – жить негде, ну я к нему в дом… – пытался объясниться предрика, человек с болезненным серым лицом и хриплым голосом.