Из жизни жен и любовниц

— Вера, скажи, ты все это выдумала, чтобы попросить у меня денег? А вот просто так нельзя было — по-человечески сказать, объяснить: мол, Катя, я на мели, не могла бы ты одолжить мне такую-то сумму? Я поняла бы, одолжила, вернее, просто дала бы тебе деньги! По-дружески! Но зачем что-то придумывать?.. Нет, конечно, то, что ты сказала о Денисе, это ужасно, да только я к этому не имею никакого отношения…

— У тебя нет алиби, — уже совсем спокойно и даже с каким-то разочарованием сказала, вздохнув, Вера. — Я же с тем и пришла, чтобы предложить тебе помощь, устроить алиби… Я же знаю, как ты любила — и любишь Борисова, могу представить себе, как ты страдаешь, ложась в постель с престарелым любовником, будь он хоть трижды миллионер! И сердце у тебя болит, когда ты представляешь, как Денис спит с Вероникой. Когда я увидела тебя там, в его дворе, я сразу все поняла. Поняла, что ты приехала к нему, чтобы поговорить. Ты уже знала, что он ушел от Вероники, все говорят, он сделал это из-за ее сына-подростка… То есть Борисов был один, в своем доме, и у тебя появился шанс его вернуть. Ты приехала к нему, думаю, с самыми лучшими и высокими чувствами, а он тебя оскорбил. Так дело и было? Упрекнул тебя в том, что ты продалась Чарову… Может, ты выпила или просто была в таком психологическом состоянии, что взяла нож и ударила его, мол, не доставайся же ты никому? Так все и было? Я же пришла к тебе за правдой, Катя! Я могу помочь тебе. И никаких денег мне от тебя не надо. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне! Чтобы мы встречались, общались, как раньше! Мне очень плохо без тебя, не с кем поговорить, излить душу… У меня очень плохие отношения с Вадиком, он стал таким грубым, обзывается, замахивается на меня, когда нервничает… Ты слышишь меня, Катя?

Вместо ответа Катя поднялась, взяла поднос с пустыми чашками и ушла в кухню. Вернулась. Посмотрела в упор на Веру:

— Да не была я там, понимаешь?! Не бы-ла!

— Ладно, можешь мне ничего не рассказывать. Но знай: к тебе придут! Следователи, или кто-то из прокуратуры, из полиции. Они непременно зададут тебе… разные вопросы. Ты должна быть готова! Хорошо: стой на своем, мол, не была ты там, но отпечатки твоих пальцев, следы обуви… Ты же не по воздуху летала! Соврешь им один раз — сразу станешь для них подозрительна. Вот если там найдут отпечатки пальцев Вероники, никто не удивится и ничего не заподозрит, потому что она — его жена и бывала у него, ты и сама знаешь об этом. А вот твоих отпечатков, да к тому же еще и свежих, там быть не должно, понимаешь? Или ты все стерла? Катя, расскажи мне все! Я помогу тебе. Зачем ты к нему приходила? Зачем?!

Катя села, обхватила голову руками и заплакала. Рыдания сотрясали ее тело, она даже как будто бы перестала дышать.

— Верка… — прошептала она, глотая слезы. — Я и сама не знаю, как там оказалась! Так соскучилась, так захотела его увидеть… Пришла, он открыл мне дверь… Я увидела его: он все такой же молодой, красивый… Он посмотрел на меня… У него такие глаза… Мне захотелось взять его лицо в ладони и целовать, целовать, а еще — просить у него прощения… За все. Он мой, понимаешь?! Мой…

Вера придвинулась к подруге, обняла ее. Смело, решительно, уже не боясь быть непонятой, отвергнутой: все стало как прежде, когда они действительно были близкими людьми. И в эту минуту Вера почувствовала себя счастливой: она вновь обрела подругу.

— Катя, говори, говори… Тебе же необходимо выговориться! Тяжело носить такой камень на душе. Не переживай, я же с тобой, вместе мы что-нибудь придумаем.

Глава 12 Зоя Гертель

— Вы не узнали меня? Ах да, конечно, вы еще слишком молоды, чтобы помнить Зою Гертель. Ну и ладно… Вот, не стесняйтесь, это ежевичное варенье, очень сладкое… А я предпочитаю варенье из калины. Может, его и не очень удобно есть, в нем такие плоские косточки, но все равно, вкус — волшебный! Я бы сказала — осенний вкус.

Актриса Зоя Гертель встретила Лизу, одетая в черный брючный костюм. Густые черные кудри были уложены в аккуратную прическу. Макияж, яркая помада, ухоженные ногти. Она всегда была «в форме», даже спустя столько лет после того, как покинула сцену. Лиза никогда не видела ее в театре, но сейчас, сидя в ее гостиной, напротив нее, разглядывая ее лицо, руки, всматриваясь в темные, мерцающие, какие-то уставшие глядеть на этот мир глаза шестидесятилетней женщины, она подумала, что Зоя Гертель, играя на сцене, вероятно, проигрывала саму жизнь, вживаясь в образ. И именно желание прожить много разных жизней, попробовать себя в разных женских характерах и подтолкнуло ее к выбору профессии. Выходит, она была счастлива на сцене.