Но это было не так. Ана изо всех сил пыталась скрыть разочарование, когда Джон достиг пика, содрогаясь в оргазме, а ее тело так и не воспламенилось.
«Подожду следующего раза», — подумала она, плотно закрывая глаза, чтобы удержать слезы.
— Теперь я могу остановиться? — засмеялся Джон. — Он лизнул розовые девичьи соски, откатился в сторону и обнял ее.
— Гм… — пробормотала Ана, делая вид, что пребывает в сладкой дреме. Она не могла признаться ему, что чувствовала себя неудовлетворенной.
Джон всмотрелся в ее лицо.
— Ангел мой! Тебе было хорошо?
— Это было чудесно. — Ее губы сложились в неповторимую улыбку, которая обошла экраны всего мира. Она потянулась к нему и игриво взлохматила ему волосы, затем обняла за шею, продолжая все так же лучезарно улыбаться.
Лишь на какое-то мгновение Джон уловил тоску в ее взгляде.
Он не мог этого понять. Ана была самой привлекательной и сексуальной женщиной, какую он когда-либо встречал, и она любила его — видит Бог, любила. И в то же время он не мог сказать, что знает ее. Иногда, когда они занимались любовью или когда он держал ее в объятиях, ему казалось, что она за тысячу миль от него.
Джон познакомился с Аной более года назад в Лос-Анджелесе во время телевизионной программы, посвященной сбору средств на борьбу со СПИДом. Он полагал, что имеет дело с необыкновенно привлекательной, но поверхностной штучкой. К его удивлению, Ана оказалась душевной, внимательной молодой женщиной, обладающей чувством собственного достоинства, хладнокровием и здравым смыслом.
— Сенатор, — сказала она за кулисами, доброжелательно улыбаясь ему. — Я слышала, как вы говорили о развитии здравоохранения в телевыпуске «Доброе утро, Америка», и хочу признаться, что мне весьма по душе ваши мысли и взгляды. Но разве только в этом отношении вам следует объединить свои усилия с демократами? У них есть целый ряд моментов, которых вам не хватает. Я имею в виду, — поспешно добавила она, слегка вспыхнув при виде его удивленного выражения лица, — что если вы воспримите наилучшее отовсюду, вы станете еще сильнее. Или за этим кроются более глубокие интересы?
Джон улыбнулся. Ему пришлось приложить определенные усилия, чтобы не приклеиться взглядом к соблазнительной ложбинке на груди, которую не скрывало украшенное блестками янтарного цвета платье. Каким-то чудом ему это удалось.
— Нет, мисс Кейтс, но должен заметить, что в тот день, когда я что-либо позаимствую у демократов, аллигаторы научатся летать. Бога ради, не говорите, что вы принадлежите к их стану — вы слишком разумны для этого.
Она смотрела на него своими удивительными глазами, которые в полутьме кулис светились загадочным зеленым огнем, и говорила не спеша, сдержанно, не позволяя выплеснуться раздражению.
— Да, я одна из них, и возможно, не нужно, чтобы люди видели, что вы говорите со мной…
— Напротив.
— Или слушали меня…
— Я буду польщен…
— Или воспринимали меня всерьез…
— Мисс Кейтс, я намерен обратить вас в свою веру…
— Сенатор, вы шутите?
— За обедом… Сегодня вечером, после окончания шоу.
— Сенатор, — ответила Ана сладкоречиво, глядя на него из-под опущенных ресниц. — Я буду рада пообедать с вами, но что касается обращения меня в вашу веру, то, боюсь, это случится лишь тогда, когда аллигаторы научатся летать.
Ана была остроумной, находчивой и дьявольски женственной. Она сразу очаровала Джона. Наблюдая за тем, как за кулисами она возилась с детьми, зараженными СПИДом, дарила им игрушки и раздавала автографы, обнимала их, доброжелательно разговаривала с юной девушкой, присматривающей за младенцами, он был сражен ее непринужденностью и сердечностью.
Позже, во время обеда, он чутко уловил сигналы, исходившие от нее: за внешней бойкостью и уверенностью в себе проглядывали уязвимость и тонкость ее натуры. В ней было что-то от ангела и одновременно от хулигана. Внешне она напоминала молодую Брижит Бардо, в которой причудливо соединились невинность, необузданная страсть и сексуальная привлекательность. Но Ана Кейтс была не просто секс-бомбой и даже не только одаренная актриса. Ее отличали открытость и искренность.
— Актрисочка, — фыркнула его мать, когда он сообщил ей, что пригласит Ану на обед в День Благодарения. — Джон, ну как ты можешь? Она не принесет тебе ничего, кроме забот.
Но Ана принесла счастье. Его карьера, твердая вера в то, что он способен изменить мир к лучшему, и Ана — это то, что позволяло ему чувствовать себя счастливым, заряжало бодростью и энергией. Он не допускал и мысли о том, что женитьба на актрисе может повлиять на его политическую карьеру. Он поставит это на службу делу и сделает Ану такой же счастливой, как и он сам.
— Я бы так хотел остаться, — с сожалением произнес он, целуя ее в макушку.
— Я тоже. Мы можем заказать завтрак. А сейчас я бы с удовольствием съела сандвич с цыпленком.
— В холодильнике есть ростбиф. Подойдет? Прости, что я не могу составить тебе компанию, но мне действительно нужно идти. Для меня будет большим ударом, если сенат не утвердит закон об абортах.
— Кажется, нет другого такого одержимого сенатора, к тому же обладающего даром убеждать.