Изабелла Баварская

Всадники ехали молча от самых ворот Бастилии, и когда они достигли того места, где дорога разветвлялась — одна уходила к монастырю Сент-Антуан, а другая упиралась в Круа-Фобен, — мул короля, предоставленный, как мы уже говорили, своему собственному разумению, вдруг остановился. Он привык сворачивать то к Венсену, куда сейчас как раз и направлялся король, то к монастырю Сент-Антуан, куда его величество часто ездил молиться, и теперь мул стоял в ожидании, но король был так поглощен собственными мыслями, что не мог догадаться о сомнениях животного; он сидел неподвижно, а мул не трогался с места, и хоть бы что-нибудь изменилось в лице короля — он даже не заметил, что мул остановился. Граф Бернар окликнул короля, надеясь вывести его из задумчивости, но тщетно. Тогда граф подстегнул лошадь: он рассчитывал, что мул двинется за ней, но тот поднял голову, поглядел вслед удалявшейся лошади, тряхнул бубенчиками, висевшими у него на шее, и остался стоять, как стоял. Граф Бернар, снедаемый нетерпением, спрыгнул с лошади, бросил поводья на руки своему оруженосцу и приблизился к королю; уважение к королевской власти было тогда столь велико, что граф, несмотря на свою знатность, лишь спешившись, осмелился взять мула безумного Карла под уздцы, чтобы стронуть его с места. Но его намерения не увенчались успехом: едва лишь Карл завидел, что кто-то коснулся его мула, он испустил душераздирающий крик и стал лихорадочно ощупывать то место на седле, где должны были висеть шпага и кинжал, — не найдя их, он принялся звать на помощь; его голос был хриплым и от страха прерывался.

— На помощь! — кричал он. — На помощь, брат Людовик!.. На помощь, это призрак!

— Ваше величество, — сказал Бернар д’Арманьяк так мягко, как только позволял его грубый голос, — да соблаговолят Господь Бог и святой Иаков вернуть жизнь вашему брату. Не для того чтобы прийти вам на помощь — ведь я не призрак и вам не грозит никакая беда, — а чтобы помочь нам своим добрым мечом и добрыми своими советами победить англичан и бургундцев.

— Брат мой, брат мой, — повторял король, и хотя его блуждающий взгляд и растрепанные волосы говорили, что он еще не совсем успокоился, в голосе уже не слышалось такой тревоги, — мой брат Людовик!

— Разве вы не помните, ваше величество, что скоро уже десять лет, как умер ваш возлюбленный брат, предательски убитый на улице Барбет, и что содеял это зло герцог Жан Бургундский, который в эту самую минуту движется навстречу королю, чтобы сразиться с вашим величеством; а я ваш преданный защитник, что я и намерен доказать в свое время и в надлежащем месте с помощью святого Бернара и моего меча.

Король медленно перевел взгляд на Бернара — казалось, из всего, что говорил граф, он понял только одну вещь, и спросил с некоторой тревогой в голосе:

— Так вы говорите, кузен, что англичане высадились во Франции?

С этими словами он тронул своего мула, направив его к дороге на Венсен.

— Да, государь, — вскочив на лошадь, подтвердил Бернар и занял свое место подле короля.

— А где именно?

— В Туке, в Нормандии. Я хочу еще сказать, что герцог Бургундский овладел Абевилем, Амьеном, Мондидье и Бовэ.

Король вздохнул.

— Я так несчастен, кузен, — сказал он, сжимая руками голову.

Бернар помолчал, надеясь, что к королю вернется способность рассуждать и тогда он, Бернар, сможет продолжить разговор, столь важный для спасения монаршей власти.

— Да, так несчастен, — повторил спустя некоторое время король, и руки его бессильно повисли вдоль тела, а голова упала на грудь. — А что, кузен, вы собираетесь предпринять, чтобы отогнать врагов? Я говорю «вы»… ведь я… я слишком слаб и не смогу вам помочь.

— Государь, я уже принял меры, и вы их одобрили. Дофин Карл был назначен вами верховным правителем королевства.

— Да-да… Но, как я вам уже говорил, дорогой кузен, он очень молод: ему едва минуло пятнадцать. Почему вы не предложили мне назначить на эту должность его старшего брата Жана?

Коннетабль с удивлением взглянул на короля; из его широкой груди вырвался вздох, он печально покачал головой.

Король повторил вопрос.

— Государь, — проговорил наконец граф, — какие же невыносимые муки должен испытывать человек, если они заглушили в нем даже память об умершем сыне!

Король вздрогнул и опять обхватил руками голову, а когда поднял к графу изборожденное морщинами лицо, тот увидел на нем слезы.

— Да-да… припоминаю, — сказал король, — он умер в Компьене. — И прибавил тише: — Изабо сказала мне, что он умер от отравления. Но… молчок!.. Об этом нельзя говорить… Верите ли вы, кузен, что так оно и было?

— Враги герцога Анжуйского обвинили его в отравлении, строя свое обвинение на том, что, мол, смерть Жана приблизила к трону зятя герцога, дофина Карла. Но король Сицилийский не способен был совершить такое преступление, если же он и совершил его, Бог не дал насладиться ему плодами греха — ведь сам герцог Анжуйский умер в Анжере спустя полгода после того, как было совершено убийство.