Изабелла Баварская

Это был сам герцог Бургундский. У всех находившихся в зале вырвался крик изумления, бледность герцога произвела ужасающее впечатление.

— Преданы! — Герцог в исступлении чуть не рвал на себе волосы. — Преданы жалким торговцем мехами! Видеть Париж, уже коснуться его! Париж, мой Париж, быть в полулье от него, только руку протяни — он твой! И вдруг все сорвалось, сорвалось из-за предательства несчастного буржуа: его распирала доверенная ему тайна. Ну да, сеньоры! Что вы так на меня смотрите? Вы полагали, что в эту минуту я стучусь в двери Лувра или Сен-Поля? Так нет же, нет! Я, Жан Бургундский, по прозвищу Неустрашимый, я бежал! Да, сеньоры, бежал! И оставил Гектора де Савеза, который не смог убежать вместе со мной! Оставил людей, их головы летят сейчас с плеч, а уста кричат: «Да здравствует герцог Бургундский!» А я ничем не могу помочь! Вы понимаете? Месть наша будет ужасной, но мы отмстим. Ведь так? И вот тогда… Тогда мы зададим работы палачу и увидим, как слетают с плеч головы, и услышим, как уста кричат: «Да здравствует Арманьяк!» Мы устроим адскую пляску. Устроим! О, будь проклят коннетабль! Я сойду из-за него с ума, если уже не сошел!

Герцог Жан дико захохотал, повернулся на каблуках и рухнул у ног королевы.

Та в ужасе отпрянула.

Герцог привстал на локтях, поглядел на нее и тряхнул головой; его густая шевелюра спуталась, как грива льва.

— Королева, — сказал он, — ведь все это делается ради вас. Я уж не говорю о пролитой мною крови, — он отер со лба кровь, сочившуюся из глубокой раны, — от меня еще кое-что осталось, как видите, и я могу не сокрушаться о том, что потеряно, но другие… те, кто своими телами удобрил поля вокруг Парижа, где теперь можно будет собрать двойной урожай. И это все оттого, что Бургундия выступает против Франции, сестра против сестры! А тем временем англичане — вот они, их никто не останавливает, никто с ними не сражается! О Господи, как мы безрассудны!

Находившиеся в зале понимали, что герцогу сейчас необходимо излить душу, что бесполезно прерывать его и давать какие-то советы, но было ясно, что через минуту он вспомнит о своей ненависти к королю и коннетаблю и о плане, который он лелеет, — о взятии Парижа.

— А ведь в эту минуту, — продолжал он, — я мог бы быть в замке Сен-Поль, где расположился дофин, я мог бы услышать, как парижане, удалой народ, на три четверти принадлежащий мне, кричат: «Да здравствует Бургундия!» А вы, моя королева, могли бы издавать указы для всей Франции и подписывать эдикты, действительно имеющие силу; этот же проклятый коннетабль мог бы сейчас на коленях просить у меня пощады. О, так оно и будет, — сказал он, поднимаясь во весь рост. — Не правда ли, сеньоры? Это будет, я так хочу. И пусть кто-нибудь скажет «нет», я отвечу: он нагло лжет.

— Успокойтесь, герцог, — сказала королева. — Я сейчас позову доктора, он перевяжет вашу рану, если только вы не желаете, чтобы я сама…

— Благодарю, ваше величество, благодарю, — отвечал герцог. — Это пустяковая царапина. Дай Бог, чтобы славный Гектор де Савез отделался так же легко.

— А что с ним?

— Не ведаю. Я не успел даже соскочить с коня, чтобы подойти к нему и узнать, жив ли он. Я только видел, как он упал со стрелой в груди, как кол в виноградник. Бедный Гектор! Это кровь Гелиона де Жаквиля мстит ему. Берегитесь, мессир Жан де Во, вы наполовину участвовали в убийстве, возможно, в грядущей битве вы понесете половину наказания.

— Благодарю, ваше высочество, — сказал Жан де Во, — если это случится, мой последний вздох будет за благородного герцога Жана Бургундского, а моя последняя мысль будет о ее величестве благороднейшей королеве Изабелле Баварской.

— Да, мой славный барон, да, — проговорил с улыбкой Жан Неустрашимый, мало-помалу успокаиваясь, — я знаю, что ты храбр и в свою последнюю минуту вырвешь свою душу — да не посягнет на нее Господь Бог — у самого дьявола и останешься ее единственным владельцем, несмотря на кое-какие грешки, из-за чего дьявол вправе претендовать на нее.

— Я сделаю все, что смогу, ваше высочество.

— Прекрасно. И если королеве не угодно что-либо приказать нам, то, по-моему, сеньоры, нам следует отдохнуть: завтра этот отдых пойдет нам на пользу. Нам предстоит война — ни больше ни меньше, и одному Богу известно, когда она закончится.

Королева поднялась, показав жестом, что одобряет предложение герцога Бургундского, и, опираясь на руку, которую ей предложил де Гравиль, вышла из залы.

Герцог Бургундский, казалось, уже совсем забыл о том, что произошло, словно это был сон; вместе с Жаном де Во он, смеясь, последовал за королевой; его кровоточащая рана на лбу будто и не причиняла ему боли. За ними вышли Шатлю, де Л’Ан и де Бар и последними — де Жиак и де Л’Иль-Адан. В дверях они столкнулись.

— А ваше желание? — смеясь, спросил де Жиак.

— Я удовлетворю его, — ответил де Л’Иль-Адан, — сегодняшний вечер идет в счет.

Они вышли.

Спустя некоторое время зала, где только что стоял смутный гул и которая искрилась и сверкала, погрузилась в темноту и безмолвие.