— Завтра вечером. Когда Аццо уйдет из дворца, нетерпеливый герцог найдет возможность проникнуть
к своей возлюбленной.
— Ты говорила мне, что чужой не может войти во Дворец, так скажи мне теперь, что надо сделать, чтобы найти Энрику? — спрашивала королева с возрастающим нетерпением.
— Ты увидишь перед собой пять входов, из которых три будут привлекать тебя таким великолепием, какое только может создать рука человеческая. Два же из них непроницаемо темны. Ты выбери один из последних, а именно тот, который лежит направо. Возьми с собой свечку и в десятом часу вечера ты найдешь Серрано у Энрики.
— Отлично, — подумала Изабелла, — мне теперь недостает только предлога, чтоб забрать в свою власть прекрасную Энрику. Может быть, и в этом поможет мне ясновидящая.
Монахиня все еще лежала неподвижно с полуоткрытыми глазами.
— С каких пор Франциско Серрано знает эту Энрику? — спросила взволнованная Изабелла.
— С самого детства, — ответила монахиня тем же монотонным голосом.
— Я должна ее взять в свои руки, чего бы мне это ни стоило, — проговорила оскорбленная в своей любви женщина, — скажи мне еще одно.
— Говорите скорее. Ваши вопросы причиняют мне боль, которая предвещает всегда мое освобождение от ослепительных лучей, пронзающих меня и проникающих повсюду.
Лицо Изабеллы просияло. Она знала теперь, как поставить ясновидящей вопрос, для того чтобы не только узнать, что ей было нужно, но и испытать монахиню, которая своим непостижимым знанием уничтожала всякое сомнение в своей правдивости.
— Кто, кроме дона Серрано и Энрики, будет находиться завтра в десятом часу во дворце на Гранадской улице? — спросила Изабелла, в высшей степени возбужденная.
— Королева! — ответила ясновидящая.
— И каким образом королева возьмет власть над Энрикой?
— Через вопрос: куда Энрика дела своего ребенка, отец которого Франциско Серрано.
Изабелла задрожала. Она должна была опереться, чтобы не упасть от этого ответа. По красивым ее чертам пробежала холодная улыбка.
— Через вопрос: куда Энрика дела своего ребенка? — повторила она. Ее дрожащие губы никак не могли произнести имя Франциско Серрано в связи с именем соперницы. Она торжествовала, потому что все знала, все, даже более того, что желала и опасалась узнать.
— Неверный, — произнесла она шепотом, — я его страшно накажу за то, что он обманул два женских сердца.
Королева пошла к двери, которую патер Фульдженчио отворил с низким поклоном.
Она закрыла лицо свое и шею вуалью и скорыми, но твердыми шагами воротилась в свои покои. Лицо ее горело страстным волнением. В эту же ночь она написала собственной рукой некоторые решения и распоряжения на следующий день и вечер. Молодая королева за один час стала старше на несколько лет.
Если бы она могла взглянуть в комнату флигеля, она бы увидела, что коварная женщина поймала ее в свои сети. Монахиня Рафаэла дель Патрочинио, которая так долго лежала неподвижно и с таким искусством и ловкостью сыграла роль ясновидящей, повернулась наконец на своей постели, покрытой матовым голубым светом, который еще больше увеличивал впечатление, произведенное на королеву. Когда она, наконец, осознала свое превосходство и великую победу, на ее прекрасном лице мелькнула адская улыбка.
Графиня генуэзская приподнялась с постели. Белая и широкая одежда опустилась вдоль ее прекрасного тела, слегка обрисовывая ее пластичные формы. Когда она взглянула на себя, довольная улыбка показалась на ее обольстительно прекрасном лице. Ей теперь пришло в голову, что ее божественные формы и умение их ловко скрывать, могут ей дать силу, которая сделает ее непобедимой, тем более что королева уже была в ее руках.
Она распахнула белую одежду, чтобы убедиться, не ослабла ли ее красота и правы ли ее обожатели. Прекрасная графиня, осмотрев себя, созналась, что если бы она была мужчиной, то также была бы ослеплена красотой своего тела и не противостояла бы ему.
Патер Фульдженчио вошел неслышно и стал молчаливо наблюдать за этим осмотром, который открыл ему все прелести роскошного тела прекрасной женщины. Глаза патера сверкали как огненные искры. Еще одна минута и благочестивый отец, забывшись, бросился бы как разъяренный тигр на дивную графиню генуэзскую, чтобы утолить страсть, кипевшую в каждой его жиле.
Всегда верно рассчитывавшая Ая с холодной улыбкой посмотрела на патера, который стоял у порога бледный и взволнованный.
— Позовите в мой кабинет, благочестивый брат, мужчину в коротком черном плаще и с рыжей бородой, — сказала она, — мне нужно еще ночью с ним переговорить. Вы удивлены? Не думайте, благочестивый брат, что между мною и этим незнакомцем, служащим мне, существуют какие-нибудь особенные отношения. Вы ведь знаете, достойный брат, что Рафаэла дель Патрочинио постриглась и сделалась вашей сестрой, отказавшись от всех мирских сует.
Патер Фульдженчио знал власть монахини. Его губы подернулись завистливой и дикой улыбкой. На лице его отпечатались все пороки и грехи, какие только могут наполнить человеческую душу.