Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Но, как Франциско уже догадался, Жозэ должен был еще устроить внутри кареты весьма важные дела. Лакей услыхал сперва звук заглушённого проклятия, раздавшийся с козел кареты. Тогда только дверь тихонько отворилась и показалась голова, покрытая испанской остроконечной шляпой, голова подлеца, вероятно, убившего кучера. Лакей Франциско ударил по ней. Раздался ужасный крик, кровь брызнула на дверцы кареты, но у раненого осталось еще довольно сил, чтобы ударить своей шпагой по скрытому врагу и отступить от него.

— Подлец! — вскричал слуга и ударил куда попало во внутрь кареты. — Что? Этого мало? Так получи же все сполна.

Жозэ упал из кареты на дорогу, в то время как Франциско, ранив одного разбойника, отогнал их на несколько шагов в лес. Они, наконец, предпочли спастись в тени деревьев, откуда они могли бы, зарядив в безопасности свои ружья, выстрелить во Франциско. Последний же не имел намерения еще ждать нападения и продолжать драку с этими негодяями.

— Оставь его! — крикнул Франциско своему лакею, отыскивавшему Жозэ для того, чтобы покончить с ним, — отвязывай лошадей.

Франциско сел в карету, а лакей влез на козлы и теперь только заметил, что кучер сидел без чувств с поникшей на грудь головой. Подлец вонзил ему в спину кинжал, дошедший до самого сердца, так что несчастная жертва, даже не вздрогнув, закончила жизнь свою на облучке.

Лакей взял вожжи из рук умершего, и лошади понесли карету с быстротой молнии.

Франциско слышал еще некоторое время стук копыт гнавшихся за ним разбойников. Но звук становился все слабее. Два выстрела еще раздались в ночной тиши, а затем все стихло. Разбойники, нанятые Жозэ, увидели, должно быть, что не смогут догнать на своих клячах славных рысаков герцога де ла Торре.

На следующий день Франциско прибыл в Мадрид и сейчас же уехал в Сейос, где находились войска. С королевой он простился холодно и церемонно.

Слава о его громких подвигах доходила до двора, где предавались самым распутным удовольствиям, в которых двор жил без устали в течение двух лет.

Вдруг в начале 1848 года над всей Европой пронесся такой ураган, который возмутил почти все государства. Таким же образом на Пласа Майор в Мадриде тоже взбунтовался народ, поддерживаемый несколькими полками недовольных солдат. Они хотели в апреле вышеупомянутого года произвести революцию, которая должна была доказать двору, что необходимо положить конец влиянию иезуитов и распутной жизни во дворце.

После нескольких дней кровопролития Нарваэц с большим трудом восстановил порядок и мир тем, что потребовал и получил от королевы указ о всепрощении пленных. Но Нарваэц чересчур положился на свою власть и, продолжая действовать, потребовал удаления родственника маркизы де Бевилль, молодого маркиза Бедмара, искусно сумевшего втереться в доверие к королеве. Тогда Изабелла велела снова честному Нарваэцу выйти в отставку летом 1848 года и на его место поставила генерала Бальбао, ничтожного человека, который при бывшем бунте на Пласа Майор отличился лишь своей жестокостью. Нарваэц знал очень хорошо, что он был обязан этим новым унижением единственно только влиянию патера Фульдженчио и ненавистной ему монахини Патрочинио. Он стоял на их дороге, и они его уничтожили для того, чтобы поставить на его место человека гордого, слабого, ими возвышенного, который должен был вполне находиться под их влиянием и исполнять все их требования. Весь Мадрид восстал против этого, и, когда Нарваэц в день получения своей отставки показался на улице Алькальда, он был принят с таким восторгом, что об этом даже узнала королева и ее мать.

Хотя Мария Кристина, под влиянием патера Маттео, и лишила герцога прежнего своего доверия, но все же окончательно отказаться от его услуг в смутное, неспокойное время считала опасным. Изабелла призвала его снова ко двору, но на этот раз Нарваэц согласился вернуться к государственной деятельности при определенных условиях. Он потребовал, чтобы генерал Бальбао был сослан в Центу, а патер Фульдженчио, который вел все интриги против него, в Севилью.

Нарваэцу даже удалось удалить, хотя только на несколько месяцев, монахиню Патрочинио в монастырь Аранхуеса. Он, правда, навлек этим на себя злобу и ненависть короля, но ему хотелось хоть раз восстановить спокойствие вокруг себя, чтобы быть в состоянии произвести без помехи необходимые нововведения.

Бракосочетание графа Монтемолина с принцессой Салернской, племянницей короля неаполитанского, которое уничтожило все дипломатические отношения между Мадридом и Неаполем, очень затруднило Нарваэца, но еще более его заботило приведение в порядок государственного долга, которое было постоянно обещано в каждой речи при восшествии на престол, но никогда не приводилось в исполнение. Это дело было тем более трудно для Нарваэца, что против него постоянно увеличивалась злоба иезуитов и патеров, употреблявших все свои старания, чтобы затруднять его правление.