Изба и хоромы

Потачки мужику давать нельзя, а то избалуется, да еще и загордится, чего доброго. Строгость нужна. «А то, бывало, неожиданно шлет барин строгий приказ, чтобы отец явился к нему и представил оброк, примерно тысяч тридцать или сорок. С крестьян деньги еще не собраны; а не исполнить приказания помещика – опасно. В этих случаях отец поступал так: если у него были под руками свои деньги, то он прилагал недостающее количество; если же таких денег не было, то занимал у арзамасских купцов, уплачивая проценты собственными деньгами. Таким образом, дело сходило с рук, хотя и не без ущерба для отцовского кармана. Но однажды именно в самый год моей свадьбы (1820) отец не мог представить помещику всего оброка, указывая в свое оправдание на то, что все торговцы и ремесленники понесли в этот год большие убытки, и потому платить оброк затруднялись. Помещик и слышать этого не хотел; грозил посадить отца в смирительный дом или сослать его в Сибирь на поселение. Однако дело окончилось тем, что помещик приказал сменить отца с должности бурмистра…

Странные были у нашего помещика причины для того, чтобы увеличивать оброк. Однажды помещик с супругою приехал в нашу слободу. По обыкновению, богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством все рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: «У наших крестьян такие богатые платья и украшения; должно быть, они очень богаты и им ничего не стоит платить нам оброк». Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка. Потом дошло до того, что на каждую ревизскую душу падало, вместе с мирскими расходами, свыше 100 рублей асс. оброка. Помещик назначал, сколько следовало оброчных денег со всей вотчины; нашей слободе приходилось платить 105 000 рублей асс. в год.

У нас в слободе числилось до 1840 ревизских душ. Но не все одинаково были способны к платежу, например, крестьянин богатый, но ему приходилось платить за одну или две души; а другой бедный, и у него 5 или 6 ревизских душ; были престарелые и увечные, отданные в рекруты и беглые, которых налицо не состояло, но за которых следовало платить оброк. Помещик всего этого не хотел знать и требовал, чтобы назначенный им оборок был представлен ему сполна. Тогда делали раскладку оброка на богатых и зажиточных плательщиков. Таким образом выходило, что, например, мы с отцом платили помещику оброка свыше 5000 рублей асс. в год; а один крестьянин уплачивал до 10 000 рублей» (115; 170).

При этаких доходах отчего же не собирать библиотек и коллекций, не давать пышных балов и обедов, не украшать хоромы изящными хрусталем и бронзой? Восторгаясь «высокой дворянской культурой», никто не задумывается, на какой зловонной почве она взросла.

Описанный Шиповым помещик Салтыков – не единственный в своем роде. Вот знаменитое торгово-промышленное село Великое Ярославской губернии, бывшее дворцовое. «В XVIII столетии вся вотчина с двадцатью тремя деревнями и селом Плещеевом каким-то манером (не умею объяснить, кажется, подарила Екатерина II) перешла во владение князя Петра Ивановича Репнина. Вельможа любил село, поставил там деревянные хоромы, часто сам в них живал… Строиться, пристраиваться и перестраиваться он был большой охотник, и в прихотных его переменах крестьянам доставалось довольно работы. Зато он не стеснял их много денежным сбором, а во всем прочем была им вольгота…

Точно, князь защищал своих крестьян и не тяготил оброком, но плохо то, что вовсе не занимался он хозяйственной экономией…

А запущенное хозяйство и дало себя знать. Зажиточных крестьян не было, напоследок же князю вдруг понадобились деньги. Он прежде всего обратился к своим, назначил выкуп их свободы со всею землей и угодьями за две тысячи пятьсот душ – шестьдесят тысяч, значит, за двадцать четыре рубля за душу; крестьяне и того не могли собрать! У них и подати: коли не поможет князь, частенько приходилось стоять на правеже.

Чем кончилась денежная надобность князя? Разумеется, продажей вотчины… Продана была и вся наша вотчина не помещику, а богачу из купцов… Савве Яковлевичу Собакину…

С той поры, как богатый откупщик купил вотчину, жизнь крестьянская пошла иначе… Новый владелец устроил при реке близ села бумажную фабрику и на работу туда поставил всех, кто неисправно вносит положенный оброк, то есть чуть не всю вотчину…