Избач

Роман глубоко вздохнул, начал вращать глазами, у него явно не хватало слов, чтобы выразить клокотавшее внутри негодование. Так и не подобрав подходящих слов, он оттолкнул Цыпкина, плюнул и пошел прочь от крыльца.

Никифору стоило больших усилий его догнать.

– Погодь, Роман Николаич, чаво ты… сразу гневаться, – лопотал он, кое-как сдерживая дыхание. – Шуткую я, иди обедай, твой дом, твое семейство, кушай спокойно, чаво с пьяницы возьмешь… Тем более, сегодня мне голову стрясли так – и не упомню ни хрена, чаво сказать-то хотел…

Роман остановился, схватил скотника за грудки, приподнял над землей так, что затрещала рубаха, и встряхнул:

– Я тебе покажу, гниль вонючая, как воду мутить! Говори, кто и за чо тебя так… отделал? Иначе тебя… родная мать не узнат.

– Чаво ты, Роман Николаич… Не помню. Забудь про меня, будто и не приходил совсем. Господь с тобой…

Капитолина подскочила, повисла на муже:

– Отпусти ты его, Христом-богом прошу. Что ты по пустякам устраиваешь скандалы, а?

Роман отпустил скотника, вырвался из объятий жены, оттолкнув ее, вышел из ограды и направился к трактору. Вскочив в кабину, завел и поехал.

Когда звук мотора начал стихать, Капитолина схватила вицу, которой обычно гоняла гусей, накинулась на Цыпкина, принялась его хлестать что есть силы:

– Чаво тебе надо от нас, ирод?! Пьянь! Жилы из нас будешь тянуть, да? Мало тебе Павел вчерась кренделей наломал, ишшо захотел? Может, тебе денег заплатить?

Скотник, получив несколько чувствительных ударов, перехватил вицу, вырвал у Капитолины, отбросил в сторону и побежал прочь. Уже из-за калитки прокричал:

– А ты не блудуй, коза! Не обнимайся по полянам с партейным руководством. Тогда и скрывать ничо от мужа не надо будет! А то, понимашь… У-у-у, лярва! Разговор не окончен, так и знай! Мы теперича в контрах!

Погрозив ей кулаком, он направился по тропке вслед за уехавшим трактором. Капитолина какое-то время смотрела ему вслед, наматывая рушник себе на руку, потом спохватилась:

– Рыба ж у меня в печи!

И – что есть духу кинулась в избу.

Глава 3

Что делать с веснушками, она не знала. Раньше они появлялись весной, а к осени бледнели, становились почти незаметными. В эту осень они не только не побледнели, но к старым добавились новые, особенно на переносице. Лицо Даши становилось совсем рыжим! Никаких способов, чтобы стереть это безобразие, она не знала. Стояла перед зеркалом и утирала слезы.

С чем можно сравнить их? Девушка задумалась.

С некоторых пор ей доставляло удовольствие придумывать разные сравнения. Накануне, возвращаясь с девчонками из клуба домой, она взглянула на купол деревенской церквушки и воскликнула:

– Гляньте, подруженьки, церковь голову свою в тучи спрятала, точно в мокрый воротник.

– Ой, чудная ты, Дашка, – всплеснула руками Анфиска Царькова, разбитная щекастая девчонка. – Это ж надо тако придумать! Никому в голову, окромя тебя, не придет.

– А мне нравится, – заступилась за подругу Степанида Таранько. – Такие тучи и вправду на воротник похожи, только на воротник шубы… Мех песца или соболя.

– Где ты видала соболиные шубы? – вставила вопрос Анфиска и надолго завязался спор, участвовать в котором Дарье не хотелось, и она, быстро попрощавшись, свернула в свой проулок.

Так на что похожи эти проклятые веснушки? На ржавчину, вот на что! Другого сравнения не придумаешь.

Она – взрослая, ей давно стукнуло семнадцать. Секретарь партячейки Илья Гимаев, встретив на днях, пригласил на партсобрание, и, как бы размышляя вслух, невзначай произнес:

– Может, секретарем тебя назначим? А, комсомолка Лубнина? Как сама-то считашь? Ты у нас девка заводная, веселая, боевая. Вот только веснушки куда девать?

– Если назначишь, буду работать, как надо, с полной отдачей. А про веснушки чтоб больше не слышала. Что, секретарей с веснушками не бывает? – обиженно поинтересовалась она.

– Почему, бывает, – Гимаев посмотрел по сторонам, словно выискивая веснушчатого секретаря. – Но редко и не у нас. Отец твой поставил себя вне закона… Ты сама видела, что произошло… Если бы не твоя комсомольская активность, вас бы с матерью давно следовало… Но, чтобы подвести черту, так сказать, ты должна подписать бумагу… Попросту говоря, отречься от него.

– Обязательно подписывать? – Осторожно поинтересовалась она, чувствуя, как защемило под ложечкой. Одно дело – когда сама с собой ругаешь отца, и совсем другое – отречься на бумаге.

– Как иначе докажешь, что отреклась? Партячейка не поверит, ей доказательства подавай! Чай, сама понимаешь, не маленькая.

Он по-прежнему старался не смотреть ей в глаза из-за того случая во время пожара. Лишь благодаря неразберихе и пылающим домам в округе Гимаеву в ту ночь удалось незаметно скрыться.

Что правда, то правда. Отца Даша недолюбливала и очень боялась. Он ей запрещал вступать в комсомол, заставлял по воскресеньям ходить в церковь, и планировал в будущем отдать замуж за Корнея, поповского сынка.

Когда-то Корней ей нравился. В прошлом году. Ну и что, что сын священника? Подумаешь!