Избавь-трава (СИ)

Некто резко остановился и грубо швырнул на мягкую, мокрую и грязную землю, противный запах сырости и червей ударил в нос. Голова участкового бессильно скатилась на бок — ему казалось, он может видеть здоровенные мухоморы перед собой… А может, это просто бред, или сон, или уже смерть?

— Ты — последний, Ветров! — прорычала Инга жутким голосом, как в плохих компьютерных играх — и все стихло. Вместе с болью в голове Ветрова пульсировала давящая тишина.

Ветров не знает, сколько лежал — стемнело уже вокруг, да холодный, мокрый туман все окутал, а может, это в глазах его встала смертельная пелена. Он не мог шевелиться, не чувствовал тела, и даже крикнуть не мог. Рот не открывался, и не было голоса. Ветров лишь тихо ныл и мычал, ощущая на щеках живые горячие слезы. Тишина звенела и сводила с ума, и в этой тишине зародился пугающий звук. Сиплый скрежет ветвей и грузный топот кого-то тяжелого раздался откуда-то из лесной глубины. Сдвинулся туман, будто серый занавес открылся, и сквозь него постепенно проступали кривые темные контуры. Нечто выступало прямо к Ветрову — переставляло толстенные ноги, похожие на древесные стволы, скрипело, шелестело, шуршало. Участковый сдался — обреченно глядел, как приближается к нему перепутанный, неряшливый ком ветвей, из которого палки да листья торчат. Все сильнее веяло гнилью — такой, как бывает в старых, замшелых избах, все громче становилось пыхтение.

Подойдя почти вплотную, чудо лесное наклонило башку, обдало смрадным болотным дыханием. Голый звериный череп у него вместо башки, и над ним вздымаются, ширятся разлапистые рога — не то лосиные, не то просто ветви такие — широкие, толстые. Красные точки в черных глазницах вспыхнули адским огнем, распахнуло чудо зубастую пасть, где, вместо языка, загорелся такой же огонь.

Чувствовал Ветров приближение смерти, но не волновала она его — умрет и умрет, ничего не держит его на земле.

Внезапно на фоне адского света мелькнула приземистая фигура в очертаниях шляпы, встала между Ветровым и лесным существом. Сверкнул желтым котячий глаз, да мелькнула метла — Аггеич! Вот, кого Ветров точно не ожидал.

— Чур-чура! Чур-чура! — сердито пропыхтел Аггеич и бухнул чудище метелкой в лоб. — В лес иди, в лесу скрипи! Обознался — не та душа!

Чудо с треском захлопнуло пасть, погас его огонь. Тихо рыкнуло оно, отступило в туман и будто уплыло в никуда, рассеялось между черных стволов.

Сверкнув разок котячьим глазом, Аггеич громко фыркнул, погрозил метлой чуду вслед и принялся деловито мести вокруг Ветрова, сшибая мухоморы. Он все бормотал, бормотал, а потом — присел возле горемыки-участкового, поднял его битую голову холодными и жесткими пальцами.

— Чу-чу-чу, залечу, от хвори избавлю, — зашептал химородник, обтирая ладонью лоб, нос, губы Ветрова.

Ветров осознавал, что странный дед его спас. Ему бы благодарить Аггеича, но язык во рту был каменным. Инга его, конечно, сурово приложила, но не смертельно: участковый полностью обрел сознание, и пошевелиться смог. Странно, но ничего не болит: даже ноги как будто невредимы.

Аггеич все бормотал, ворчал, шипел, мерно раскачиваясь вместе с Ветровым из стороны в сторону, а потом из его шипения вырвалось протяжное: «Спииии», — и участкового тут же сморило.

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

1. Немовля — по-украински младенец.

Спать было неудобно и ужасно твердо. Ветров поерзал, просыпаясь, и понял, что сидя спит. Закряхтев, он с трудом открыл глаза. Веки казались налитыми свинцом… И склеенными суперклеем: еле разжались, еле поднялись. Участковый обнаружил себя в кабинете опорного пункта — сидел за столом, уложив голову на папки и дрых, похоже, что всю ночь.

— Инга! Инга повесилась! — чей-то панический рев вызвал в голове ядерный взрыв. Ветров чуть со стула не упал, встрепенувшись.

Черт… Он же падал, ломал ноги, ломал руки. Ветров поднес руки к глазам. На месте руки, ноги — тоже на месте, и голова… гудит, как медный таз. Лишь один раз в жизни Ветров чувствовал себя так гадко — когда неудачно обмыл вручение дипломов. Неужели, он съел вчера что-то «не такое»? Хотя, что он мог тут съесть? Голод — просто адский гложет.

— Инга повесилась! Инга повесилась!!! — вопили явно с улицы — громогласно, как чертова иерихонская труба.

— Черт… Вот, черт… — прокряхтел Ветров, с титаническим усилием отодрав башку от жесткой столешницы. Как же болит башка-то — будто и впрямь, саданули лопатой. Особенно, с левой стороны… Куда Инга во сне навернула.

— Черррт… — шатаясь, Ветров потащился к окну и выглянул, навалившись животом на подоконник.

Вопила Никишина — носилась по двору ОПОПа и голосила, как шершнем ужаленная. К ней уже люди стекались — и Варюхина топотала, и Куркин. Вон, Петька шагает — робко так, и Варюхина его отпихнула. Нужно выходить — они все идут к нему. И чего повесилась-то? Испугалась, что нужно к педиатру везти ребенка? Вот, чертова дура!