Мы вышли из палаты и пошли по коридору. Но самое главное было сделано – Льюис получил предупреждение; я был уверен, что он понял, что я хотел ему сказать. И получил вовремя.
Ни я, ни Бобби не успели побриться, и хотя мы, наверное, выглядели довольно неряшливо, но, по крайней мере, чисто – в нашей новой одежде. Если бы я побрился, я бы почувствовал себя совершенно другим человеком. Но в новой одежде я уже был наполовину другим человеком, и это было хорошо. Возвращаться все-таки лучше чистым.
Через минут пятнадцать один полицейский – тот, которого мы впервые увидели в палате Льюиса, – подошел к нам и как бы между прочим спросил:
– Как насчет того, чтобы вернуться в город?
– Ладно, – сказал я. – Как скажете.
Мы залезли в полицейскую машину; я сел рядом с полицейским на переднем сиденье. Мы ехали; я молчал, полицейский молчал тоже. В городе он остановился у какого-то кафе, зашел внутрь и стал куда-то звонить. Когда я смотрел на него через три слоя стекла – через ветровое стекло машины, через витрину и стекло телефонной будки внутри кафе, – я почувствовал неясный страх. Меня как будто опутывала огромная, безжалостная паутина современной связи. А что, если сейчас приводится в действие колоссальный, непостижимый аппарат расследования преступлений, от которого никто не защищен? Я представлял себе бесконечные картотеки, компьютеры, неустанно сортирующие информацию, сравнивающие данные и факты. А что, если он говорит с самим Эдгаром Гувером, главой ФБР? Наша версия не устоит перед таким напором... Нет, устоит – даже перед Гувером!
Полицейский вернулся к машине, сел за руль, но дверцу оставил открытой. Через некоторое время подъехали еще две машины. Вокруг нас стала собираться небольшая толпа. Сначала одна голова повернулась в нашу сторону, потом еще одна... В конце концов все, кто проходил мимо, останавливались недалеко от нас, смотрели в нашу сторону. Некоторые украдкой, а некоторые – открыто, без стеснения. Я, в своей фермерской одежде, сидел без движения. И я могу показать, где эта одежда куплена. Мысль о том, что среди всех этих здоровых людей я один с раной в боку, почему-то подействовала на меня успокаивающе.
Один из полицейских из другой машины расспрашивал у кого-то из местных о дорогах, ведущих к реке. Через несколько минут мы уже были готовы ехать. Я поискал глазами Бобби – он сидел в одной из полицейских машин. Как только мы отъехали, еще одна машина полиции, выглядевшая как-то очень по-местному, проехала мимо нас. В ней сидел пожилой, спокойный, старомодный человек; я был уверен, что это именно он говорил с Бобби. Наверняка мы поедем к реке, где они будут совещаться, что делать дальше, подумал я. Под щетиной у меня зачесалась кожа. И я стал прикидывать в уме, что и как говорить – еще и еще раз.
Мы свернули с шоссе и поехали по узкой дороге, проходившей по территории какой-то фермы. Проехали мимо курятника. Какая-то женщина кормила цыплят; она была укутана так, будто на дворе было холодно. Но, скорее всего, она просто спасалась от палящих лучей солнца.
Мы двигались все медленнее и медленнее. Пока ничего не происходило. Никаких обвинений против нас не выдвигали, ничего подозрительного не обнаружили. Чем больше я сживался с выдуманной мною историей, тем правдивее она мне казалась; тела, спрятанные в реке и в лесу, оставались на своих местах.
Та машина, в которой сидел я, шла первой. Мы проехали через поле кукурузы яркой расцветки, заехали в скудный лесок с низкими соснами. Я прислушивался – не услышу ли шума реки, но увидел ее раньше, чем услышал. Чем ближе мы подъезжали к реке, тем хуже становилась дорога. Ничего удивительного в этом не было. У самой реки машины уже едва ползли.
– Это произошло где-то здесь? – спросил меня полицейский, сидевший за рулем.
– Нет, – сказал я, выхваченный из полусна, в который, незаметно для себя, погрузился. – Должно быть, где-то выше по течению. Вода здесь слишком спокойная. Если бы умудрялись переворачиваться даже в тихой воде, мы бы сюда вообще не доплыли.
Полицейский как-то странно взглянул на меня – или мне просто показалось, что странно. А я как раз в этот момент высматривал желтое дерево и прислушивался – опять! – не слышно ли шума водопада. Было чудно подъезжать к порогам на машине, двигаясь вдоль реки.