Избавление

Затем под пальцем безумно шарившей по скале правой руки появилась трещинка; я решил, что разорвал камень собственным усилием. Я тут же засунул в нес остальные пальцы и повис на этой руке, а другой тут же стал ощупывать стену – не имеет ли эта трещина продолжения? Трещина оказалась весьма значительной, и мне удалось засунуть пальцы обеих рук, вплоть до ладоней – и тут же из камня в меня начали вливаться новые силы. Трещина привела меня к горизонтальной расщелине; я подтянулся, как подтягиваются на турнике, чтобы достать до перекладины подбородком, и забросил в расщелину ногу. Потом втянул туда и все тело, что было самым сложным делом – всегда, когда мне приходилось куда-нибудь втискиваться, не ноги, а тело представляло самую сложную проблему. Я забился в расщелину как ящерица, однако полностью уместиться там не смог. Когда я втискивался в эту большую трещину, плоско распластываясь и наслаждаясь переходом из напряженного вертикального положения в расслабляющее горизонтальное, то почувствовал, как лук соскальзывает с плеча, потом по руке вниз, но в последний момент успел согнуть руку в локте и остановить его падение. Втащил лук к себе в расщелину – наконечники стрел оказались у самого горла.

16 сентября

Лежа в расщелине, как в каменной могиле, стиснутый с трех сторон камнем и открытый с одной стороны темноте ночи, я ни о чем не думал. Щека упиралась в плечо, рука сжимала знакомую прохладу стекловолокна. Прикосновение к изгибам лука вызывало чувство красоты – лук был гладок, прохладен, текуч, рядом с его изгибами жестко торчали ровные стрелы, – при малейшем движении я задевал за их оперение, наконечники меня слегка покалывали. Но боль от уколов была хорошей болью – она возвращала меня от нереальности восхождения по скале к реальности того, что мне еще предстоит сделать. Я лежал, отдаваясь камню, штаны были полны соками, излившимися из моего пузыря – не холодными и не теплыми, просто присутствующими. Думай, говорил я себе, думай! Но ничего из этого не получалось – пока не думалось. Хотя у меня еще было в запасе немного времени. Я закрыл глаза и произнес несколько слов – ив них, вроде бы, был какой-то смысл, но совершено неуместный. Насколько я помню, я говорил что-то о проекте рекламы, по которому у нас с Тэдом возникли споры, но уверенности в этом у меня нет. Я мог произносить и какие-нибудь другие слова, о чем-нибудь другом. Как можно теперь сказать наверняка?

Но кое-какие из сказанных тогда вслух слов я запомнил точно. Какой вид! Какой восхитительный вид! Но при этом глаза у меня были закрыты. Река текла в моем воображении. Я поднял веки и увидел в точности то же, что только что видел внутренним взором. Какое-то мгновение я даже не различал, что видел, а что воображал; между двумя образами – зрительным и мысленным – была такая схожесть, что как-то различить их не имело смысла: оба сливались в образ реки. Река вечным потоком заполняла мир; отражение луны в ней казалось невероятно огромным и отсвечивало так сильно, что было больно глазам – ив воображении свет был столь же ярок. Что? – сказал я. Где? Нигде, я только тут. Кто? Неизвестный. С чего начинать?

Можешь начинать с лука и понемногу возвращаться к жесткой реальности того, что еще предстоит сделать. Вспомни, что произошло, вспомни, что должно произойти. Я сжал лук изо всех сил, возвращаясь к осознанию того, что мне снова придется карабкаться вверх, снова рисковать. Но еще немного можно подождать. Пусть река побудет со мной еще немного. И пускай еще немного мне светит луна...

У меня есть лук, и у меня есть стрела, пригодная для стрельбы, и еще одна, которой тоже можно рискнуть воспользоваться, но только на небольшом расстоянии. Мысль о том, для какойстрельбы предназначены эти стрелы, выбросила во все мои жилы полную порцию адреналина. И я почувствовал, что становлюсь бестелесным. Как ангел. Это ли имеют в виду, когда говорят об ангелах? Может быть...

А еще у меня есть моток нейлоновой веревки и длинный нож, который приставляли к моему горлу и который убийца воткнул в дерево рядом с моей головой. Но он уже не торчит в дереве, он у меня на боку. И от того, что нож побывал в реке, он ничуть не затупился, и если бы мне захотелось этим ножом побриться, то я мог бы это сделать. Интересно, болит ли еще в том месте на груди, где эта лесная мерзость, этот невероятный подонок, провел моим ножом? Я попробовал грудь рукой – все еще болело. Замечательно, замечательно. Я готов карабкаться дальше? Нет, нет, еще не готов. Еще немного подожду. Хотя время уже поджимает.