Избавление

Безумие... конечно, это было безумием - надеяться на что-то, когда уже ясно, что возврата к прошлому нет. Когда он сделал все, чтобы потерять свой последний шанс на прощение. Но Эиталле и есть настоящее безумие. Могучее, внезапное и бесповоротное. Оно сводит с ума, заставляет бросать все дела, забывать обо всем и идти в никуда, оставив дом, семью, всю прежнюю жизнь. Куда угодно идти, за слабой надеждой и даже без оной. За мыслью, за легким намеком, за неосторожно брошенным словом. Идти по пятам, словно дикий зверь, и терпеливо ждать, когда же настанет время и любимый голос позовет его по имени.

Викран тоже ждал. Ни на что особо не надеясь, но все равно терпеливо ждал. Радовался хотя бы тому, что его больше не гонят прочь и, кажется, уже не боятся. Он сделал все, чтобы она никогда не узнала правды. Он смолчал, когда была возможность рассказать намного больше. Он упорно прятал свою боль, не желая ЕЕ тревожить, и неотрывно следил, чтобы не выдать себя даже жестом.

Он лишь однажды не смог скрыть своих чувств и ненадолго приоткрыл трепещущую от страха душу. Возле игольника. На той самой поляне, где они оба когда-то едва не прикоснулись к смерти. Оглушенная воспоминаниями, Айра не видела, что и громадный волк, следующий за ней по пятам, вдруг недвижимо замер и расширенными глазами уставился на лиловые заросли. Не увидела, как он задрожал, с трудом справляясь с заново проснувшейся памятью. Как вспыхнули ярким светом глаза, сильные лапы внезапно подогнулись, а черный нос измученно уткнулся в землю, до последнего вспоминая каждый удар, каждый вскрик, каждое оброненное слово... в ту проклятую ночь, когда Эиталле едва не убило их обоих.

Он упустил тот момент, когда она, как и семь лет назад, сотворила свой последний портал. Не увидел, когда она успела снова стать человеком. Не слышал слов беспокойно заерзавшего Марсо, не понимал, о чем тот говорил. Не сознавал, что вообще происходит... ровно до того мига, пока не обнаружил ее возле шевелящегося игольника - хрупкую, в длинном платье, с развевающимися волосами, начавшими под темным небом вновь отливать червонным золотом. Протягивающую тонкие руки навстречу кровожадному кустарнику и терпеливо ждущую, когда же зеленые усики обовьются вокруг ее изящных кистей.

Он с криком кинулся следом, не в силах выносить это душераздирающее зрелище. На ходу перекинувшись и едва успев застегнуть ремень, в последний миг выхватил ее из объятий жадного растения, закрыл собой, увел в сторону, прижал, в диком ужасе представляя, что она вдруг утонет там снова. Как тогда. Снова пропадет, сгинет, исчезнет, как несбыточный сон. И снова отчаянно закричит, пронзенная насквозь сотнями и тысячами острейших шипов.

Перенести снова ту боль было выше его сил. Он не мог на это смотреть. Он не мог отпустить ее туда. Нет. Больше никогда. И не отпустил бы ни за что на свете... если бы она сама не велела. Если бы не приказала это сделать. И если бы не потребовала от него стать могильным камнем, у которого нет ни боли, ни крика, ни слез.

Наверное, слишком многое тогда горело в его глазах. Вполне вероятно, он не смог удержать на лице бесстрастную маску. Кажется, тщательно сдерживаемые чувства против желания прорвались тогда наружу. Потому что Айра вдруг тоже испугалась. Впервые она испугалась за него. И медленно отходя к недовольно шуршащему игольнику, до последнего держала его взглядом. Мысленно умоляла оставаться на месте. Дoпоследнего беспокоилась и тихо шептала, откуда-то понимая, что если хоть на мгновение замолчит, он бездумно ринется следом.

Он с трудом удержался от того, чтобы не схватить ее снова, когда присмиревшие заросли из колючек и ядовитых шипов послушно разошлись в стороны. Едва не прижал к себе, зарываясь лицом в ее развевающиеся волосы. Чуть не застонал от облегчения, когда она вдруг позволила это сделать, и не рассказал все, когда этой же ночью она так доверчиво уснула у него на руках. Впервые поверив до конца, согласившись остаться рядом. Впервые - человеком. И впервые - так искренне ему улыбнувшись.

В ту ночь он был готов излить на нее столько ласки, сколько могло вместить его взволнованно колотящееся сердце. Мечтал до утра держать ее на руках, с нежностью всматриваться в ее расслабленное лицо, неистово желать прикоснуться, но каждый раз останавливаться у последней черты, так и не тронув ее приоткрытых губ. Он был готов всю ночь разрываться между клятвой и близостью Эиталле. Согласен был терпеть эту сладкую муку вечно. Следовать за ней по пятам. И надеяться, что когда-нибудь... пусть через год или век... когда-нибудь она все-таки посмотрит на него снова и снова улыбнется так, как опрометчиво сделала сегодня.

Эта надежда жила в нем долго. Все последние дни она крепла, заставляла блаженно жмуриться, ласково щекотала напряженные до предела нервы и почти готовилась превратиться в уверенность... пока из леса не вернулся встревоженный Марсо и не гаркнул издалека, что Айре грозит смертельная опасность.