Избери пути ее

С того дня, когда рядом со мной разорвался снаряд, минуло немногим больше четырех лет. Четыре года, девять операций, и выздоровление не светит. Врачам, естественно, любопытно, а каково мне? Я превратился в прикованного к креслу одноногого инвалида. Врачи говорили: «Не налегайте на наркотики». Смешно, право слово! Дали бы что-нибудь другое, что снимает боль, я бы, пожалуй, прислушался к их словам. А так – им прекрасно известно, что, лишившись наркотиков, я тут же покончу с собой.

Я ни в чем не виню Салли. Кое-кто считает, что ее уход окончательно меня добил, однако они ошибаются. Я погоревал-погоревал да и бросил. За ней ухаживал здоровый молодой человек – а кого она увидела в клинике?.. Бедняжка Салли, ей пришлось несладко. Скорее всего, если бы я попросил, она осталась бы со мной из ложного чувства долга. Слава богу, мне хватило ума промолчать; по крайней мере от одного камня на душе я избавился. Говорят, она удачно вышла замуж, обзавелась весьма шустрым ребенком. Все правильно, так и должно быть.

Но когда женщины вокруг относятся к тебе с неизменной добротой, точно к больной собаке… Хорошо, что на свете есть наркотики.

И вот, когда я уже ничего больше не ожидал, разве что скорого конца, явилось это… видение.

День выдался на редкость неудачный. Правая нога болела с ночи, левая усердно ей подражала. Впрочем, правой ноги у меня не было, осталась лишь культя, все остальное четыре года назад швырнули акулам, да и левую, тут уж никуда не денешься, ожидает похожая участь. Я не торопился принять наркотик – порой мне казалось, что, отказываясь от него в те моменты, когда жутко хочется, я проявляю силу воли. Ерунда, конечно; в таких случаях все, как правило, заканчивалось дурным настроением, которое я срывал на окружающих. Но если человек вырос на тех или иных идеях, он редко от них отступается. Я решил дождаться десяти часов. Последние пятнадцать минут тянулись невыносимо медленно, минутная стрелка на часах ползла улиткой, секундная двигалась немногим быстрее. Наконец я потянулся за пузырьком.

Возможно, доза оказалась чуть больше обычной, ибо отмерял ее я не слишком тщательно. Мысли были заняты другим: какой же я глупец: взялся демонстрировать самому себе силу воли! Ребенок да и только; так поступают именно дети, которые придумывают игры со всевозможными ограничениями в правилах. Сознательно отказываться от непередаваемого блаженства, в котором я мог бы пребывать постоянно и никто бы мне и слова не сказал, никто бы не осудил! Боль растаяла, я стал невесомым, утратил тело, воспарил над креслом… Должно быть, я изрядно устал, потому что вслед за восхитительным ощущением невесомости подкрался сон, который застал меня врасплох…

Открыв глаза, я увидел перед собой прекрасную даму. В ее руках не было лютни, и на абиссинку она никак не походила, однако тихонько что-то напевала. Странная песенка, ни единого знакомого слова. Вполне возможно, она пела «о баснословной Аборе»[33].

Мы находились в помещении, похожем на светло-зеленый пузырь с отливающими перламутром стенками, которые изгибались столь плавно, что невозможно было определить, где они переходят в потолок. Сквозь арочные проемы справа и слева от меня виднелись голубое небо и макушки деревьев. Девушка, которая сидела возле одного из проемов, бросила взгляд в мою сторону и произнесла какую-то фразу на диковинном языке. Судя по интонации, это был вопрос. Естественно, я ничего не ответил, лишь продолжал смотреть на нее. Она того стоила. Высокая, пропорционально сложенная, темно-русые волосы перехвачены лентой; платье из прозрачного материала, облегавшего стройную фигурку бесчисленными пышными складками. Мне вспомнились картины прерафаэлитов. Девушка повернулась; складки платья – должно быть, легкого, как паутина, – взметнулись и опали, создав столь популярный в древнегреческой скульптуре эффект застывшего движения.

Когда я не ответил, девушка нахмурилась и повторила вопрос – разумеется, с тем же результатом. Признаться, я не особенно прислушивался к ее словам. Меня занимали собственные мысли. «Похоже, ты допрыгался, дружок», – сказал я себе и решил, что попал в преддверие ада или… в общем, в преддверие чего-то потустороннего. Я не испытывал ни страха, ни даже особенного удивления; помню, что подумал: «Да на том свете, оказывается, неплохо». Странно только, что на Небесах нашлись почитатели художественной школы Викторианской эпохи.

Глаза девушки изумленно расширились, в них мелькнула тревога. Она приблизилась ко мне.

– Вы не Хайморелл?

По-английски она говорила с любопытным акцентом. Я не имел ни малейшего понятия, что такое «хайморелл», поэтому промолчал.

– Не Хайморелл? – продолжала допытываться девушка. – Кто-то другой?

Похоже, Хайморелл – имя.

– Меня зовут Терри, – сообщил я. – Терри Молтон.

Рядом стоял некий зеленый предмет, на вид чрезвычайно жесткий, однако девушка села на него и уставилась на меня. Ее лицо выражало одновременно недоверие и изумление.