После обеда, (а отец Иона, действительно, ел очень мало), он попросил разрешения похозяйничать некоторое время в храме, чтобы подготовить всё к вечерней службе. Ему вызвалось помогать несколько женщин, среди которых была, разумеется, и Настасья Сергеевна.
Часов в шесть отец Иона снова явился передо мной и спросил, не хочу ли я поприсутствовать на службе? Большого желания у меня не было, но имелось некое любопытство, стремление хоть немного прикоснуться к тому, что было привычным и даже необходимым для моих предков.
В храме собралось довольно много сельчан. Как-никак, церковная служба была выходящим за обыденные рамки событием, и народ был рад получить новые впечатления.
Интерьер церкви трудами отца Ионы и женщин несколько преобразился, стал «обжитым», что ли. На подсвечниках теплились свечи, и запах воска смешивался с каким-то иным ароматом (как я понял позже, это был ладан).
Мне предусмотрительно был принесён стул, видимо Настасья Сергеевна предупредила отца Иону о том, что я долго стоять не могу из-за ранения.
Служба началась. Я, разумеется, мало что понимал. Язык, на котором читали и пели, хоть и походил на русский, но понимал я только отдельные слова. Священник то заходил в алтарь, то выходил из него, Настасья Сергеевна и ещё одна женщина, стоя на возвышении сбоку, что-то пели, иногда сбивались и поправлялись, и служба шла дальше. Одни прихожане кланялись и крестились, другие заинтересованно озирались по сторонам. Видимо последние, как и я, плохо представляли себе особенности поведения в храме. Какое-то необычное чувство постепенно заполняло мою душу. Это был какой-то иной мир, живущий по другим правилам. И в этом мире было очень спокойно, и как-то уютно. Все наши трудности и беды, казалось, куда-то отступали. Что-то более важное и вечное заслоняло их и делало мелкими и несущественными.
После службы большая часть присутствующих стала расходиться, однако несколько человек, в том числе и наша староста, выстроилось в очередь к маленькому складному столику, установленному в углу храма.
– Они хотят завтра причаститься, поэтому сегодня должны исповедаться, – пояснил мне кто-то знающий. Я кивнул издали отцу Ионе и вышел.
Уже стемнело, на небе зажглись крупные звёзды, прохладный ветерок шелестел невидимой в темноте листвой.
Не душе у меня было одновременно и спокойно, и тревожно. Это было несколько похоже на влюблённость, которую человек испытывает в юности. Как будто душа, наконец-то, отыскала то, что важнее всего на свете. Рассуждая об этом, я отправился домой.
На следующее утро ноги сами принесли меня в церковь.
Служба ещё не началась, но отец Иона уже был в храме. Он снова принимал исповедь. Очевидно, вчера исповедаться успели не все. Я сел и задумался, о чём бы стал на их месте говорить я. Сначала мне казалось, что я всю свою жизнь прожил в согласии со своей совестью, и мне упрекнуть себя практически не в чем. Потом стали вспоминаться кое-какие события, эпизоды, которые мне вспоминать не хотелось, потому что я понимал: я вёл себя тогда не самым лучшим образом… Не знаю, следует ли говорить о таких вещах на исповеди, но мне было бы легче, если бы я понял, что могу стряхнуть с себя бремя вины и запоздалого раскаяния.
Наконец, началась служба. Как мне сказали, это была Литургия, главная служба Православной церкви. Она произвела на меня ещё большее впечатление, чем вчерашнее вечернее богослужение.
В середине Литургии отец Иона произнёс проповедь. Она была посвящена тому, как следует понимать те события, которые мы переживаем сейчас. Священник очень убедительно, с примерами, доказывал, что они были за несколько тысяч лет до нас предсказаны в Священном Писании.
Прихожане слушали внимательно и после Литургии разошлись в глубокой задумчивости.
Последующие дни (а отец Иона пробыл у нас десять дней) службы в храме проходили дважды в день – утром и вечером. Также священник крестил детей и взрослых, венчал супружеские пары, служил молебны и панихиды.
Когда же выпадала свободная минута, мы вели с ним долгие беседы, порой спорили, и я, хоть вначале и не соглашался с его доводами, постепенно стал понимать его правоту. Но до конца поверить в то, о чём говорил отец Иона, я как-то не мог. «Почему, – вопрошал я, – в наше время не случается никаких чудес, которые бы явно указали на существование Бога?» Священник отвечал, что вера должна прийти в сердце человека добровольно, а не под давлением доказательств. Отец Иона как-то обмолвился, что в Священном Писании сказано о том, что не следует ждать от Бога явных знамений, но сам он надеется, что в последние времена Господь всё же может посылать такие подтверждения Своего бытия, чтобы обратить к вере сомневающихся маловеров. А я был именно таким. Слова отца Ионы оказались пророческими. Но в этом я убедился немного позже.