Избиение младенцев

24-го ночью кадеты проснулись в своих ледяных спальнях от дальней канонады и беспорядочного треска ружейных выстрелов. Положение в городе, видимо, ухудшалось. Из соседнего Сергиевского артиллерийского училища пришёл посыльный с сообщением о том, что эвакуация кадет будет проходить под прикрытием юнкеров.

Никита подумал, что скорее всего уже сегодня начнётся погрузка на суда. Но Бернацкий не торопился, возможно, надеясь на перелом событий, а может быть, просто ожидая приказа.

Второй день кадеты паковали корпусное имущество, заколачивали ящики, сворачивали тюки и делали из наволочек походные мешки. В огромных помещениях корпуса было очень холодно, хотелось есть. Кормили весь последний месяц ужасно, на завтрак давали кусок хлеба с кипятком, днём – жидкую похлёбку, непонятно из чего сделанную, вечером – снова кусок хлеба с кипятком. Кадеты старших классов укладывали большие ящики с ценным имуществом, заколачивали их досками; молотков было мало, гвоздей тоже не хватало. Малыши бегали на подхвате, каждому находилось дельце. К вечеру все умаялись и после ужина снопами повалились в свои холодные койки. Никита уснул мгновенно и через короткое время в вязкой трясине сна, из кромешной пододеяльной тьмы услышал вдруг крики и шум гулкого топота десятков ног. Он откинул одеяло, и сразу попал в неуютные объятия почти морозного воздуха; его передёрнуло от этого холода, и в свете синего ночника он увидел густой парок собственного дыхания и дыхания своих всклокоченных товарищей, понуро сидящих на койках в тщётных попытках отойти ото сна.

Во втором часу ночи в соседнее Сергиевское училище поступил приказ о немедленной эвакуации. Инспектор училища тут же послал курсового офицера в кадетский корпус со срочной депешей. Бернацкому было предложено выступить сей же час, проследовать в порт и погрузиться на союзнические суда под опекою юнкеров. Бернацкий поднял корпус, но, пока кадеты пытались освободиться от липких тенет дремоты, пока офицеры беспорядочно бегали по спальным помещениям, пытаясь вернуть воспитанников в неприютную реальность, заперся в своём кабинете, сел за письменный стол и тяжко задумался.

Подводы для эвакуации были заказаны на следующее утро, немедленный рейд означал полную потерю имущества. Кадетов никак не могли поднять. Часы показывали половину третьего. Завтрака не было, не было даже кипятка. В корпусе находилось около тысячи человек вместе с немногочисленными офицерами и администрацией. Впереди ждала кромешная тьма, пять вёрст дороги до порта и ядрёный пятнадцатиградусный мороз. К тому же нельзя было исключить и внезапного нападения большевистских сил либо отрядов криминальных группировок…

В приёмной ожидал директорского ответа курсовой офицер юнкеров.

С тяжелым сердцем вышел к нему Бернацкий… тихим голосом попросил поблагодарить за участие лично инспектора училища Казмина и передать ему отказ от немедленного выступления.

К вечеру дошли слухи: юнкера, бросив имущество, погрузились на транспорты и вышли в море.

С шести утра следующего дня, в морозной тьме на обледенелом плацу кадеты начали грузить подошедшие подводы. Подвод было мало, следовало отправлять уже нагруженные в порт и ждать возвращения порожних. Времени на это уже не оставалось. Мимо корпуса сплошным потоком шли люди с баулами, чемоданами, узлами, тащились повозки и телеги. Толпа несла панические слухи о нападениях на обозы. Часть гружёных кадетских подвод влилась в общий поток беженцев, следующих к порту.

– Чего сидите? – выпорхнул из толпы голос молодого поручика. – Красные на хвосте! Старшие ещё успеют! А с маленькими не прорвётесь!

– Сволочь! – процедил кто-то рядом с Никитой.

Со стороны Куликова Поля нарастал гул артиллерийской канонады, пулемётные и ружейные выстрелы были слышны совсем близко; Никита, хорошо знакомый с этими звуками, ощущал неприятные колебания в желудке и чувствовал, как сердце сбивается с ритма, зависая в разреженном космосе грудной клетки. Ему стало страшно и одиноко.

– Восстание в городе! – закричал кто-то снова из толпы. – Кадеты, спасайтесь!

Бернацкий решил вдруг отправить разведчиков в порт и в центр. Потом, видимо, поняв, что это опасно, да, пожалуй, и бесполезно, отменил приказание. Построив кадет на плацу, через несколько минут распустил, нервно ходил, судорожно выставляя ноги вперёд. Видно было, что принять решение он не мог. Тогда фельдфебель Тарасенко выстроил первую роту с винтовками, выданными ещё утром и, заикаясь в сильнейшем волнении, предложил кадетам с боем пробиваться в порт. Бернацкий, на котором лица не было, сбиваясь и путая слова, стал умолять кадетов не делать этого. Он не приказывал, как мог бы, а просил, умолял.

– Господа! – срывающимся голосом кричал он. – Мы не можем бросить младших кадет, мы же отвечаем за них! Принять бой по дороге в порт – это верная гибель! Мы не пробьёмся! Наши войска потеснят красных, порядок будет восстановлен! Господа! Не делайте этого! Господин фельдфебель!