Избиение младенцев

Вглядевшись в мутные дали, Никита увидел впереди длинную колонну измождённых людей, они быстро приближались и вскоре поравнялись с кадетами. Из короткого разговора выяснилось, что это разоружённый румынами кавалерийский отряд бандита и погромщика атамана Струка, разгромленный у Маяков и пытавшийся перейти бессарабскую границу. Воины были без оружия, но с сёдлами, – лошадей у них отобрали; они шли понуро, уже ни на что не надеясь, и печать злобной безысходности лежала на их лицах, – шли на заклание, на бойню, на верную погибель… В замутнённом сознании Никиты возникла нетвёрдая мысль о том, что если струковцев не пустили на румынскую сторону, то, скорее всего и кадет в очередной раз не пустят. Слёзы копились у него где-то в самой глубине воспалённых глаз и готовы были вот-вот вырваться наружу, но он сдерживался и, поглядывая на угрюмо шагающих товарищей, продолжал идти вперёд… вот появилась вчерашняя прорубь, уже затянутая толстым слоем нового льда… несчастная лошадь вмёрзла в него намертво и стояла ужасной окровавленной, покрытой густым инеем скульптурой.

К вечеру, окончательно выбившись из сил, голодные и замёрзшие кадеты приблизились к румынскому таможенному пункту, расположенному на деревянной пристани. Пока ждали решения своей участи в холодном пропускном бараке, вмёрзшем в лёд лимана, несколько румынских офицеров, сопровождаемых стайкой молоденьких барышень, принесли корзины с бутербродами и бутылки с вином. Кадеты повеселели.

«Неужели всё кончено?» – с тревогой подумал Никита.

Уже вечером среди мутных сумерек их вывели на берег и вдруг в молоке тумана они увидели толпы покорно стоящих на льду людей. То был Овидиопольский гарнизон, самовольно вышедший вслед за кадетами в повторный поход. Командование не смогло сдержать своих подчинённых, а следом за солдатами в панике двинулись беженцы и их обозы. Каждый хотел жить, каждый боялся смерти, а её уже несла на своих пиках зловещая конница Котовского. Тысячи людей молча стояли на льду и с укоризною смотрели в густеющую тьму. Даль притихшего лимана оглашалась только выкриками румынских офицеров да редкими всхлипами женщин из толпы. Эти призраки, эти бесплотные, почти бестелесные существа, измученные лишениями и страданиями последних дней, отчаявшиеся и разуверившиеся в жизни, уже подготовляющиеся к смерти, неосознанно и бездумно уже сделавшие первые шаги к ней и уже заглянувшие в бездонную пропасть небытия, стояли и смотрели на вожделенный, но недоступный берег жизни, на заснеженную полоску земли, которая может дать силы, накормить и согреть, вернуть к жизни, спасти, но… не накормит, не согреет, не вернёт и уже не спасёт…

Кадет тем временем вывели в город и вскоре они вошли в аккерманскую женскую гимназию, где горел яркий электрический свет и было жарко от раскалённых изразцовых печей. Чистые паркетные полы, занавеси на окнах, комнатные цветы в глиняных горшках… Мальчишки сняли шинели, разулись и… жёсткий паркет показался им мягкой травою рая, – все мгновенно уснули без мыслей, без чувств, без желаний…

Но недолго пришлось им спать. В середине ночи помещение вдруг наполнилось вооружёнными солдатами, всё пришло в движение, грохот и шум сопровождали это вторжение. Подняв со своей завшивленной шинели тяжелую голову, Никита попытался вслушаться в спутанный гул голосов, но ничего не разобрал, и лишь несколько минут спустя смысл отрывистых команд и заполошных криков стал доходить до него. Он стал разбирать какие-то резкие фразы по-французски, сделал умственное усилие и узнал голос полковника Бернацкого:

– Это зверство! Ничем не оправданное зверство командования Королевской армии! Перед вами дети! Вы хотите отправить их к расстрельной стене? Большевики не останавливаются ни перед чем, казнят детей и подростков!! Позор, неслыханный позор короля Фердинанда! Весь цивилизованный мир содрогнётся, узнав, что румыны отправили на заклание младенцев! А как же Гаагская конвенция?! Вы не имеете права! Вы не соблюдаете международные нормы! Мы терпим бедствие!

Эту речь, показавшуюся Никите слишком торжественной и неподходящей к моменту, прервали грубые окрики солдат. Бернацкого скрутили и потащили к выходу.

Румыны принялись ходить среди спящих и пинками поднимать их:

– Русси, вставай, русси ходить домой!

В помещение вошёл молодой офицер, с сочувствием оглядел поднявшихся кадет и тихо сказал:

– Комендант изменил своё решение, вставайте! Вас высылают… Ваши командиры арестованы…

Мальчишки заволновались; в помещении, где ночевали маленькие, послышался приглушённый плач. Все вдруг в один голос загалдели, протестуя и возмущаясь.

– Не пойдём никуда!

– Попробуй-ка тронь!

– Убивайте на месте, не пойдём снова на лиман!

Но тут в помещение с грохотом вкатили пулемёты. Солдаты стали ногами поднимать огрызающихся кадет. Озлобление было взаимное, казалось, кинь только спичку и – полыхнёт! В дело пошли приклады, – старших, первую полуроту, подняли ударами и под угрозою штыков повели на лёд.