Василкови же сущю в Володимери на прѣжереченомь мѣстѣ, яко приближися постъ великый, и мнѣ ту сущю, у Володимѣрѣ, у едину нощь присла по мя князь Давыдъ.[507]
И приидохъ к нему, и сѣдяху дружина около его, и посади мя и рече ми: «Се молвилъ Василко сыночи ко Вланови и къ Колчи, реклъ тако Василко: “Се слышу, оже идеть Володимеръ и Святополкъ на Давыда. Даже бы мене Давыдъ послушалъ, да быхъ послалъ мужа своего к Володимеру, и воротися, вѣдѣ бо ся с нимъ что молвивъ — не поидеть”. Да се, Василю, шлю тя, ѣди к Василкови со сима отрокома, и молви ему тако: “Оже хощеши послати мужа своего, и воротится Володимеръ, то вдам ти который любо городъ: любо Всеволожь, любо Шеполь, любо Перемиль”».[508] Азъ же идохъ к Василкови и повѣдахъ ему всю рѣчь Давыдову. Он же рче: «Сего есмь не молвилъ, но надѣяся на Богъ. Послю к Володимеру, да быша не прольяли крови мене дѣля. Но сему ми дивно: даеть ми градъ свой, а мой Теребовль, моя волость пождавше и нынѣ”». Якоже и бысть: въскорѣ бо прия власть свою. Мнѣ же рече: «Иди къ Давыдови и рци ему: “Пришли ми Кулмѣя, азъ его пошьлю к Володимеру”». И не послуша его Давыдъ и посла мя река пакы: «Нѣ ту Кулъмѣя». И рече ми Василко: «Посѣди мало». И повелѣ слузи своему ити вонъ, и сѣде со мною, и нача глаголати: «Се азъ слышю, оже мя хочеть Давыдъ давати ляхомъ; то ся мало насытилъ крове моея, и се хощеть болше ся насытити, иже мя вдасть имъ. Азъ бо ляхомъ много зла створихъ[509] и еще есмь хотѣлъ створити и мьстити Русьскую землю. Аще мя вдасть ляхомъ, не боюся смерти, но се повѣдаю ти поистинѣ, яко наведе на мя Богъ за мое узвышенье, яко приде ми вѣсть, яко идуть ко мнѣ берендичи,[510] и печенѣзи, и торци, и се рекохъ въ умѣ своемь: оже ми будуть берендичи, и торци и печенѣзи, и реку брату своему Володареви и Давыдови:[511] “Дайта дружину свою моложьшюю, а сама пийта и веселитася”. И помыслихъ: “На землю Лядьскую наступлю на зиму и на лѣто, и возму землю Лядьскую, и мьщю землю Русьскую”. И по семь хотѣлъ есмь переяти болгары дунайскыя и посадити я у себе. По семь хотяхъ проситися у Святополка и у Володимера на половцѣ, и поиду, рѣхъ, на половцѣ, да любо налѣзу собѣ славу, любо главу свою сложю за Русьскую землю. А иное помышленье въ сердци моемъ не было ни на Святополка, ни на Давыда. И се кленуся Богомь и его пришествиемь, яко не помыслилъ есмь зла братьи моей ни в чемь же. Но за мое узнесенье — иже поидоша береньдичи ко мнѣ и веселяся сердце мое и възвеселися умъ мой — и низложи мя Богъ и смѣри мя».