Избранная

Тормоза поезда визжат, и мы все кренимся вперед, когда вагон замедляет ход. Я благодарна движению, оно помогает стоять. Полуразрушенные здания закончились, сменившись желтыми полями и железнодорожными рельсами. Поезд замирает под навесом. Я спускаюсь на траву, держась за ручку, чтобы не упасть.

Передо мной ограда из сетки с колючей проволокой наверху. Я подхожу ближе и замечаю, что она тянется дальше, чем видит глаз, перпендикулярно горизонту. За оградой — небольшая рощица, в основном из мертвых деревьев. По ту сторону ограды расхаживают сторожа-лихачи с ружьями.

— За мной, — произносит Четыре.

Я держусь поближе к Кристине. Мне не хочется этого признавать, даже перед собой, но рядом с ней мне спокойнее. Если Питер начнет надо мной насмехаться, она встанет на мою сторону.

Я молча браню себя за трусость. Оскорбления Питера не должны меня волновать; необходимо сосредоточиться на том, чтобы научиться драться как следует, а не на том, как я сплоховала вчера. И я должна стремиться — если не уметь — защищать себя самостоятельно, а не полагаться на других.

Четыре ведет нас к воротам, широким, как дом, и выходящим на потрескавшуюся дорогу к городу. Когда я в детстве приезжала сюда с семьей, мы ехали на автобусе по этой дороге и дальше, к фермам Товарищества, где мы в насквозь пропотевших рубашках целыми днями собирали помидоры.

Снова колет в груди.

— Если вы не попадете в пятерку лучших по результатам инициации, вероятно, вы окажетесь здесь, — говорит Четыре, подходя к воротам. — Став сторожами, вы сможете немного продвинуться по службе, но не слишком. Получите возможность патрулировать за пределами ферм Товарищества, но…

— Зачем патрулировать? — спрашивает Уилл.

Четыре дергает плечом.

— Полагаю, вы узнаете это, если окажетесь здесь. Как я уже говорил. В большинстве случаев те, кто сторожит ограду в юности, сторожат ее и дальше. Если вам от этого легче, кое-кто уверяет, будто это не так уж и плохо.

— Ага. По крайней мере, нам не придется водить автобусы или прибираться за другими, как бесфракционникам, — шепчет Кристина мне на ухо.

— А вы какого ранга достигли? — спрашивает Питер Четыре.

Я думала, что Четыре промолчит, но он спокойно смотрит на Питера и отвечает:

— Я был первым.

— И вы выбрали это? — Глаза у Питера большие, круглые и темно-зеленые. Они могли бы показаться невинными, если бы я не знала, какой он ужасный человек. — Почему вы не предпочли работу в правительстве?

— Не захотел, — равнодушно отвечает Четыре.

Я вспоминаю, что он сказал в первый день о работе в диспетчерской, откуда лихачи наблюдают за безопасностью города. Мне сложно представить его там, в окружении компьютеров. Для меня он неразделим с тренировочным залом.

В школе нам рассказывали о фракционных работах. У лихачей ограниченный выбор. Мы можем сторожить ограду или следить за безопасностью города. Можем трудиться в лагере Лихости — наносить татуировки, изготовлять оружие или даже сражаться друг с другом на потеху зрителям. Или работать на лидеров Лихости. Пожалуй, это лучший для меня вариант.

Единственная проблема в том, что мой ранг ниже некуда. И я могу стать бесфракционницей в конце первой ступени.

Мы останавливаемся у ворот. Несколько сторожей-лихачей глядят в нашу сторону, но немногие. Они слишком заняты тем, что тянут створки ворот, в два раза выше и в несколько раз шире себя, чтобы пропустить грузовик.

Бородатый водитель в шапке улыбается. Он останавливается сразу за воротами и выходит. Кузов грузовика открытый, и несколько других товарищей сидят среди штабелей из ящиков. Я приглядываюсь к ящикам — в них лежат яблоки.

— Беатрис? — окликает молоденький товарищ.

Я дергаю головой при звуке своего имени. Один из товарищей в кузове грузовика стоит. У него кудрявые светлые волосы и знакомый нос с широким кончиком и узкой переносицей. Роберт. Я пытаюсь вспомнить его на Церемонии выбора, но на ум ничего не приходит, кроме стука сердца в ушах. Кто еще перешел? Может, Сьюзен? Есть ли в этом году неофиты-альтруисты? Если Альтруизм потерпел неудачу, это наша вина — Роберта, Калеба и меня. Меня! Я отгоняю неприятную мысль.

Роберт выпрыгивает из грузовика. На нем серая футболка и джинсы. После мгновенного замешательства он идет ко мне и заключает в объятия. Я застываю. Только товарищи обнимают друг друга при встрече. Я не шевелю ни единой мышцей, пока он меня не отпускает.

Его улыбка тает, когда он смотрит на меня более пристально.

— Беатрис, что случилось? Что у тебя с лицом?

— Ничего, — отвечаю я. — Просто тренировка. Ничего.

— Беатрис? — переспрашивает гнусавый голос рядом со мной. Молли складывает руки на груди и смеется. — Это твое настоящее имя, Сухарь?

Я бросаю на нее взгляд.

— А ты думала, Трис сокращение от чего?

— Ой, ну не знаю… от тряпки?

Она касается подбородка. Если бы ее подбородок был больше, он мог бы уравновесить нос, но он скошенный и почти сливается с шеей.

— Нет, погоди, «тряпка» не начинается с «трис». Я ошиблась.

— Не надо с ней ссориться, — мягко произносит Роберт. — Меня зовут Роберт, а ты кто?