Избранная

Я открываю глаза и оказываюсь в металлическом кресле.

Я ору и бью руками, головой и ногами, чтобы стряхнуть птиц, но они исчезли, хотя я все еще чувствую их перья на затылке, когти в плече и свою горящую кожу. Застонав, я прижимаю колени к груди, зарываясь в них лицом.

Рука касается моего плеча, и я отмахиваюсь кулаком, попадая по чему-то твердому, но мягкому.

— Не трогай меня! — всхлипываю я.

— Все закончилось, — произносит Четыре.

Рука неловко гладит меня по волосам, и я вспоминаю, как отец гладил меня по голове, целуя на ночь, как мать касалась моих волос, подстригая их. Я провожу ладоням и по рукам, смахивая перья, хотя знаю, что никаких перьев нет.

— Трис.

Я раскачиваюсь назад и вперед на металлическом кресле.

— Трис, я провожу тебя в спальню, хорошо?

— Нет! — рявкаю я.

Я поднимаю голову и сверкаю глазами, хотя ничего не вижу сквозь пелену слез.

— Они не должны меня видеть… в таком состоянии…

— Да успокойся уже. — Он закатывает глаза. — Пройдем через заднюю дверь.

— Мне ни к чему, чтобы ты…

Я качаю головой. Мое тело дрожит, и я чувствую такую слабость, что не знаю, смогу ли стоять, но я должна попытаться. Я не могу оказаться единственной, кого придется провожать в спальню. Даже если меня не увидят, все равно рано или поздно узнают, будут судачить…

— Чепуха.

Он хватает меня за руку и выдергивает из кресла. Я смаргиваю слезы с глаз, вытираю щеки тыльной стороной ладони и позволяю отвести себя к двери за компьютерным экраном.

Мы молча идем по коридору. В сотне ярдов от комнаты я вырываю у него руку и останавливаюсь.

— Зачем со мной так поступили? — спрашиваю я. — В чем смысл? Я не подозревала, что обрекаю себя на недели мучений, когда выбирала Лихость!

— Ты думала, преодолеть трусость будет легко? — спокойно спрашивает он.

— Преодоление трусости здесь ни при чем! Трусость — это то, как ты ведешь себя в реальной жизни, а в реальной жизни никакие вороны не заклюют меня до смерти, Четыре!

Я закрываю лицо ладонями и рыдаю.

Он ничего не говорит, просто стоит рядом, пока я плачу. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы успокоиться и снова вытереть лицо.

— Я хочу домой. — Я еле ворочаю языком.

Но домой мне уже не попасть. Либо я остаюсь здесь, либо отправляюсь в бесфракционные трущобы.

Он не смотрит на меня с участием. Просто смотрит на меня. Его глаза кажутся черными в тусклом коридоре, а губы сжаты в тонкую линию.

— Рационально думать, невзирая на страх, — это урок, необходимый каждому, даже твоей семье Сухарей. Вот что мы пытаемся тебе втолковать. Если ты не способна этому научиться, тогда убирайся отсюда, потому что ты нам не нужна.

— Я пытаюсь. — Моя нижняя губа дрожит. — Но у меня не получилось. У меня не получается.

Он вздыхает.

— Как по-твоему, сколько времени ты провела в галлюцинации, Трис?

— Не знаю. — Я качаю головой. — Полчаса?

— Три минуты, — отвечает он. — Ты справилась в три раза быстрее, чем остальные неофиты. Это что угодно, только не провал.

Три минуты?

Он чуть улыбается.

— Завтра у тебя получится лучше. Вот увидишь.

— Завтра?

Он касается моей спины и ведет меня к спальне. Я чувствую кончики его пальцев сквозь рубашку. Их бережное прикосновение заставляет меня на мгновение забыть о птицах.

— О чем была твоя первая галлюцинация? — Я бросаю на него взгляд.

— Не столько о чем, сколько о ком. — Он пожимает плечами. — Неважно.

— И ты преодолел этот страх?

— Пока нет. — Мы подходим к двери спальни, и он прислоняется к стене, засунув руки в карманы. — Возможно, никогда не преодолею.

— Так значит, страхи не покидают нас?

— Иногда покидают. Иногда на их место приходят новые. — Он продевает большие пальцы в петли для ремня. — Но цель не в том, чтобы стать бесстрашным. Это невозможно. Цель в том, чтобы научиться сдерживать страх, освободиться от него, — вот в чем цель.

Я киваю. Я привыкла думать, что лихачи бесстрашны. По крайней мере, они кажутся такими. Но, возможно, то, что я считала бесстрашием, — на самом деле умение сдерживать страх.

— Как бы то ни было, твои страхи — редко то, чем кажутся на симуляции, — добавляет он.

— В смысле?

— Ну, ты действительно боишься ворон?

Он улыбается мне краешком рта. От улыбки его глаза теплеют настолько, что я забываю о том, что он мой инструктор. Обычный парень, который болтает о пустяках и провожает меня до двери.

— При виде вороны ты с криками бежишь прочь?

— Нет. Наверное, нет.

Мне хочется шагнуть к нему, без особого повода, просто узнать, каково это — стоять совсем рядом; просто хочется, и все тут.

«Ну и глупо», — произносит голос у меня в голове.

Я шагаю к Четыре и тоже прислоняюсь к стене, повернув голову набок, чтобы видеть его. Как и на чертовом колесе, я точно знаю расстояние между нами. Шесть дюймов. Я чуть наклоняюсь. Меньше шести дюймов. Мне становится тепло, как будто он делится со мной неизвестной энергией, почувствовать которую можно только вблизи.

— И чего же я боюсь на самом деле? — спрашиваю я.

— Я не знаю. Это можешь сказать только ты.

Я медленно киваю. Это может быть десяток разных страхов, но я не знаю, какой выбрать и даже есть ли среди вариантов верный.