Избранная

— Я не знала, что стать лихачкой будет так сложно, — говорю я и через мгновение поражаюсь, что сказала это; поражаюсь, что призналась. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и внимательно слежу за Четыре. Возможно, я напрасно разоткровенничалась?

— Говорят, так было не всегда. — Он дергает плечом.

По-видимому, мое признание его не удивило.

— В смысле, быть лихачом.

— Что изменилось?

— Власть, — отвечает он. — Тот, кто контролирует обучение, задает стандарт поведения лихачей. Шесть лет назад Макс и другие лидеры изменили методы, сделав обучение более состязательным и грубым, якобы чтобы проверить силу людей. И это изменило приоритеты Лихости в целом. Спорим, ты не угадаешь, кто новый любимчик лидеров.

Ответ очевиден: Эрик. Его научили жестокости, а теперь он научит жестокости нас.

Я смотрю на Четыре. Обучение не повлияло на него.

— Если ты был первым в своем классе неофитов, — спрашиваю я, — каким по счету был Эрик?

— Вторым.

— Выходит, он был вторым кандидатом на лидерство, — медленно киваю я. — А ты — первым.

— Почему ты так думаешь?

— Из-за того, как Эрик вел себя на ужине в первый вечер. Завистливо, хоть и получил то, что хочет.

Четыре не возражает. Очевидно, я права. Хочется спросить, почему он отказался от места, которое ему предложили, почему он так противится лидерству, хотя кажется прирожденным лидером. Но я знаю, как Четыре относится к личным вопросам.

Я шмыгаю носом, еще раз вытираю лицо и приглаживаю волосы.

— Заметно, что я плакала? — спрашиваю я.

— Гм.

Он наклоняется ближе, щурясь, как будто изучает мое лицо. Улыбка растягивает его губы. Еще ближе, так что мы дышали бы одним воздухом… если бы я не забывала дышать.

— Нет, Трис, — отвечает он.

Его улыбку сменяет более серьезное выражение лица.

— Ты выглядишь просто железной.

Глава 19

Когда я вхожу, большинство неофитов — прирожденные лихачи и переходники вместе — сгрудились между рядами двухъярусных кроватей, обступив Питера. Он держит в руках листок бумаги.

— «Массовое отречение детей лидеров Альтруизма невозможно игнорировать или приписывать случайности, — читает он. — Недавний переход Беатрис и Калеба Прайор, детей Эндрю Прайора, ставит под сомнение разумность ценностей и доктрин Альтруизма».

По спине бежит холодок. Кристина, стоящая позади толпы, оборачивается и замечает меня. Она бросает на меня встревоженный взгляд. Я не в силах пошевелиться. Мой отец. Эрудиты набросились на моего отца.

— «Иначе почему дети столь высокопоставленной персоны сочли, что навязанный им образ жизни недостаточно привлекателен? — продолжает Питер. — Молли Этвуд, еще один переходник-лихач, считает, что во всем виновато извращенное, жестокое воспитание. «Однажды я слышала, как она говорила во сне, — сообщает Молли. — Она просила отца перестать что-то делать. Не знаю, что именно, но из-за этого ей снились кошмары»».

Так вот как Молли мне отомстила. Вероятно, она поговорила с журналистом-эрудитом, на которого наорала Кристина.

Она улыбается. У нее кривые зубы. Пожалуй, выбить их значит оказать ей услугу.

— Что? — рявкаю я.

Или пытаюсь рявкнуть, но получается скрипуче и глухо, так что приходится прочистить горло и повторить:

— Что?

Питер прекращает читать, и несколько голов оборачиваются. Кто-то, подобно Кристине, смотрит на меня с жалостью, их брови приподняты, уголки ртов опущены. Но большинство обмениваются ухмылками и двусмысленными взглядами. Питер оборачивается последним, расплываясь в улыбке.

— Отдай. — Я протягиваю руку. Лицо горит.

— Но я еще не дочитал. — В его голосе звенит смех.

Он снова обращается к листку:

— «Но что, если ответ скрывается не в одном аморальном типе, а в прогнивших идеалах всей фракции? Что, если мы доверили свой город кучке вербующих приверженцев тиранов, которые неспособны привести нас от нищеты к процветанию?»

Я бросаюсь к нему и пытаюсь выхватить листок, но он держит его высоко над моей головой, так что нужно подпрыгнуть. Прыгать я не стану. Вместо этого я со всей силы наступаю ему на пальцы ноги. Он стискивает зубы, чтобы не застонать.

Затем я бросаюсь на Молли в надежде застать ее врасплох и сбить с ног, но, прежде чем успеваю дотянуться, прохладные руки обхватывают меня за талию.

— Это мой отец! — визжу я. — Мой отец, жалкие трусы!

Уилл тащит меня прочь, оторвав от земли. Я учащенно дышу и пытаюсь выхватить листок, пока его не продолжили читать. Я должна сжечь его, должна уничтожить, должна!

Уилл вытаскивает меня из комнаты в коридор, впиваясь ногтями в кожу. Захлопнув дверь, он отпускает меня, и я толкаю его со всей силы.

— Что? По-твоему, я не способна противостоять этой жалкой правдолюбке?

— Нет. — Уилл загораживает дверь. — Просто не хотел, чтобы ты устроила драку в спальне. Успокойся.

С моих губ срывается смешок.

— Успокоиться? Успокоиться?! Это о моей семье они говорили, о моей фракции!

— Нет, не о твоей. — Под его глазами темные круги, он выглядит изможденным. — Это твоя бывшая фракция, и ты не можешь помешать им говорить, так что нужно просто не обращать внимания.