Избранная

Он берет следующий отчет и рвет в клочья. Обрывки осыпаются в воду. Он делает это без злобы в отличие от Кристины. Мне кажется, что он участвует в этом, только чтобы доказать мне свое несогласие с тактикой своей бывшей фракции. Верит он в их слова или нет, остается неясным, и я боюсь спрашивать.

— До того как стать лидером, она работала с моей сестрой. Они пытались изобрести более долгоиграющую сыворотку для симуляций, — говорит он. — Жанин такая умная, что это видно еще до того, как она раскроет рот. Как… ходячий, говорящий компьютер.

— Что…

Я бросаю листок через перила, сжав губы. Надо просто спросить.

— Что ты думаешь о ее словах?

Он пожимает плечами.

— Не знаю. Возможно, это неплохая идея — иметь больше одной фракции в правительстве. И возможно, нам не помешает больше машин и… свежих фруктов…

— Ты ведь понимаешь, что никакого тайного склада, где все это хранится, нет? — К моему лицу приливает жар.

— Да, понимаю, — отвечает он. — Просто я думаю, что комфорт и процветание — не самое главное для Альтруизма, но могут стать таковыми, если к принятию решений привлекут другие фракции.

— Потому что дать подростку-эрудиту машину важнее, чем еду — бесфракционникам, — фыркаю я.

— Потише. — Кристина гладит Уилла по плечу. — Мы собирались устроить легкомысленное символическое уничтожение документов, а не политические дебаты.

Я проглатываю возражения и смотрю на стопку бумаги в руках. Уилл и Кристина в последнее время часто прикасаются друг к другу без особой необходимости, я это заметила. Или нет?

— Однако из-за всего того, что она говорит о твоем папе, — добавляет он, — я ее почти ненавижу. Не представляю, какой прок в том, чтобы говорить такие ужасные вещи.

Зато я представляю. Если Жанин заставит людей поверить, будто мой отец и остальные лидеры Альтруизма испорчены и ужасны, люди поддержат революцию, которую она намерена осуществить, если ее план действительно в этом. Но я не хочу больше спорить и потому просто киваю и бросаю оставшиеся листки в пропасть. Они порхают взад и вперед, взад и вперед, пока не касаются воды. У стены пропасти их отфильтруют и выбросят.

— Пора спать, — улыбается Кристина. — Готовы вернуться? Я подумываю опустить руку Питера в миску теплой воды, чтобы он описался ночью.

Я отворачиваюсь от пропасти и замечаю движение на правой стороне Ямы. Кто-то поднимается к стеклянному потолку, и по его плавной походке, как будто ноги едва касаются земли, я понимаю, что это Четыре.

— Звучит отлично, но мне нужно переговорить с Четыре. — Я указываю на тень, идущую вверх по тропинке. Кристина смотрит в ту сторону.

— Уверена, что стоит разгуливать здесь ночью в одиночестве? — спрашивает она.

— Я буду не одна. Я буду с Четыре. — Я прикусываю губу.

Кристина смотрит на Уилла, а Уилл смотрит на нее. Оба меня толком не слушают.

— Хорошо, — рассеянно говорит Кристина. — Тогда увидимся.

Кристина и Уилл идут к спальням, Кристина ерошит Уиллу волосы, а Уилл тычет ее локтем под ребра. Мгновение я наблюдаю за ними. Мне кажется, будто передо мной разворачивается начало чего-то, но я точно не знаю чего.

Я бегу к тропинке на правой стороне Ямы и начинаю подниматься. Я стараюсь ступать как можно тише. В отличие от Кристины мне несложно лгать. Я не собираюсь разговаривать с Четыре… по крайней мере, пока не узнаю, что ему нужно поздней ночью в стеклянном здании над нашими головами.

Я бегу тихо, затаив дыхание, когда достигаю ступеней, и встаю на одном конце стеклянного зала, в то время как Четыре стоит на другом. Сквозь окна видны городские огни. Они еще сияют, но постепенно гаснут прямо у меня на глазах. В полночь их должны выключать.

На другом конце зала Четыре стоит у двери в пейзаж страха. В одной руке он держит черную коробку, в другой — шприц.

— Раз уж ты здесь, — произносит он, не оборачиваясь, — можешь войти со мной.

Я прикусываю губу.

— В твой пейзаж страха?

— Да.

Я иду к нему и спрашиваю:

— Разве это возможно?

— Сыворотка подключает к программе, — отвечает он, — но пейзаж определяет программа. И сейчас она настроена на то, чтобы провести сквозь мой пейзаж.

— Ты позволишь мне это увидеть?

— А иначе зачем мне идти? — тихо спрашивает он, не поднимая глаз. — Я хочу кое-что тебе показать.

Он поднимает шприц, и я наклоняю голову, подставляя шею. Когда игла вонзается, я чувствую острую боль, но я уже привыкла к ней. Закончив, Четыре протягивает мне черную коробку. В ней лежит второй шприц.

— Раньше я этого не делала.

Я достаю шприц из коробки. Я не хочу навредить Четыре.

— Сюда. — Он касается шеи указательным пальцем.

Я поднимаюсь на цыпочки и втыкаю иглу, моя рука чуть дрожит. Четыре даже не морщится.

Все это время он глядит на меня и, когда я заканчиваю, кладет оба шприца в коробку и ставит ее у двери. Он знал, что я последую за ним. Знал или надеялся. Оба варианта меня устраивают.