Избранная

— О, вы там выросли?

— Отчасти, — он не вдавался в подробности.

— Мой брат с глубоким уважением рассказывал о вас.

Колин втянул голову; однозначно, он был смущен. — Он постоянно говорит о вашем кулинарном искусстве. Теперь я понимаю почему.

— Ах, Билли преувеличивает, — возразила моя мама, но я видела, что она покраснела, когда вырвала тост у меня из рук и начала делать сэндвичи. — Билли говорит, что вы столяр. Как долго вы уже знакомы?

— Еще с тех пор как я был ребенком, — его голос был спокойным, но грубым, как шаги по гравийной дороге, и я стала рассматривать его профиль. Тайны и ложь. Я задалась вопросом, что именно из этой смеси было частью Колина.

— Мы не сможем достаточно хорошо отблагодарить вас, во всяком случае за то, что вы заботитесь о нашей Мо. Если я вспоминаю о том, что наша девочка была на волосок от смерти… — моя мать комкала кулинарное полотенце, до тех пор пока оно не превратилось в шарик. Она снова разгладила его и продолжила. — Знаете, мой брат очень доверяет вам.

— Я рад, что могу помочь, — сказал Колин. Он говорил не так, как будто бы лгал, но было довольно очевидно, что «рад» слишком сильно сказано.

Моя мать вставила зубочистки, которые были украшены бумажными рюшами, в сэндвичи, как я понимала, из-за Колина, а затем разложила их на тарелке. — Так! Я думаю, мы практически готовы. Там еще есть лимонад, Мо. Мы попьем его.

Я налила лимонад и повернулась, но Колин уже был тут. Молча он взял у меня стаканы и поставил их на стол.

Мы соединили руки, чтобы прочитать застольную молитву. Пальцы Колина едва сжимали мои, и я по памяти бормотала слова, пока наблюдала за ним из под наполовину закрытых глаз. Он держал глазам открытыми, его голос был тихим, наполненный непонятной злобой.

Моя мама встряхнула салфетку, и мы начали есть. На кухне стало тихо, в то время как комната из-за раннего вечера погружалась в янтарный цвет. После нескольких укусов моя мать положила свой сэндвич и сложила пальцы.

— Я разговаривала сегодня с твоим отцом.

Я застыла во время движения рукой, которой я взяла картофельные чипсы. Как будто издалека я услышала дребезжание, с которым Колин поставил стакан, но я не посмотрела на него. Вместо этого я уставилась на руки моей матери, которые были красными от горячей воды в ресторане, ногти были коротко подстрижены и не отполированы.

Никаких украшений кроме ее простого золотого обручального кольца и тонкого кольца, полученного при помолвке, с крохотным алмазным камешком. Мой отец исчез двенадцать лет назад, но она носила его каждый день. Я отодвинула тарелку от себя, и так слабый, аппетит совсем исчез.

— Он очень потрясен, Мо, и очень рад, что с тобой все в порядке.

Я неловко складывала ровно салфетку из клетчатой хлопчатобумажной ткани и разглаживала складку ногтем большого пальца. — Отлично.

— Он будет рад, если ты навестишь его. В эти выходные. Чтобы он мог увидеть, что с тобой все в порядке, — она пожала плечами и повернулась к Колину. — Мой брат, конечно, объяснил вам нашу ситуацию.

Он утвердительно наклонил голову, вертел в руках стакан с лимонадом и пристально смотрел на него. Неужели она действительно думала, что, если она спросит в присутствии Колина, мне будет стыдно сказать да? Она ошибается.

Она попыталась еще раз. — Он скучает по тебе. Помнишь, как мы всегда ходили туда и навещали его?

— Конечно, это довольно трудно забыть, — городские тюрьмы оставляют неизгладимое впечатление на восьмилетнего ребенка. Я откусила половину от чипса и больше ничего не сказала.

— Уже прошло четыре года с тех пор, как ты последний раз его навещала. С тех пор он видел тебя только на фотографиях. Мы должны туда сходить.

Я все еще старалась говорить почтительно, не дерзко, не восторженно, и настолько невыразительно, как только могла. — Нет, спасибо.

— Он твой отец! Как ты можешь только быть такой холодной?

Я прекратила навещать его в тюрьме, когда была в первом классе старшей школы. Другие дети узнали о моем отце, и они нашли миллион способов усложнить жизнь. Моя спортивная униформа обнаружила способность затыкать туалет. Мой обед исчезал из моего шкафчика как минимум один раз в неделю. Когда я стала ученицей месяца и моя фотография была вывешена на стену, кто-то снова и снова рисовал решетки на моем лице. Долгие месяцы другие девочки приглашали только Верити переночевать у них, а не меня. Они говорили, что не хотели бы, чтобы у них что-нибудь украли. Верити отказывалась каждый раз.

Мой отец сделал свой выбор и мне нужно было с этим жить. Поэтому я отказалась посещать его в тюрьме, так сказать, отплачивала ему той же монетой.

Я одарила свою мать самым холодным и невыразительным взглядом, на который была способна, хотя я кипела внутри. — Извините меня, пожалуйста?

Не дожидаясь ответа, я поставила свою тарелку в раковину и быстрым шагом пошла на улицу. За моей спиной послышался звук отодвигающегося стула, а затем шаги Колина на линолеуме. Я опустилась на цементные ступеньки и вытащила увядающую герань из покрытого лаком горшка к своим ногам. За мной открылась дверь.