Избранная грешником

Мне каким-то образом удается подняться на ноги, но на этот раз боль разрывает меня на части, и мне приходится волочить левую ногу, пытаясь пробраться к стене здания.

Я понятия не имею, где я и сколько времени потребуется моей семье, чтобы приехать за мной.

Мое дыхание звучит сдавленно, а перед глазами все расплывается, пока я продолжаю волочить ногу, чтобы выбраться из комнаты, где меня держали в плену.

Кровь Козлова и Терреро в моих венах отказывается сдаваться, и я продолжаю продвигаться вперед.

Я делаю еще один сдавленный вдох, когда использую баллон с пропаном рядом со зданием, чтобы сохранить равновесие, но боль в ноге заставляет меня упасть на четвереньки. Я начинаю ползти, камни впиваются в мои ладони.

Продолжай идти.

Просто продолжай идти.

Козловы не сдаются до последнего вздоха.

Слышу за спиной вой и маниакальный смех. Человек десять.

Поднимаясь на ноги, с трудом проверяю обойму в пистолете, глаза все еще не могут сфокусироваться.

Одна пуля. Черт.

Один из мужчин издает резкий свист, чтобы подразнить меня.

Иди нахуй, мудак.

Я отхожу в сторону, вставляя обойму обратно и направляю пистолет на баллон с пропаном.

По крайней мере, у меня были последние несколько дней с Лукой. Это больше, чем я могла надеяться.

Когда мужчины подкрадываются ближе, хлопая бейсбольными битами по ладоням и направляя на меня свое оружие, у меня вырывается прерывистое рыдание.

Я не готова умереть. Иисус. Я еще так много хотела сделать.

Еще одно рыдание срывается с моих губ.

Я люблю тебя, Лука. Так сильно.

Папа, надеюсь, что сегодня ты мной гордишься.

Мой палец сжимается на спусковом крючке, когда я, спотыкаясь, делаю шаг назад, а затем нажимаю на курок.

 

Глава 24

ЛУКА

К черту вождение. Мы вылетели на вертолете в Тихуану.

Уже темно, когда мы приземляемся недалеко от здания, где, по-видимому, держат Марию. Все вооружены до зубов.

Мои глаза обшаривают пространство внизу, мои пальцы сжимают пистолет-пулемет.

— Пошли! Пошли! Пошли! — Я рычу, и мы выходим из вертолета, как четыре всадника апокалипсиса.

Пока мы убегаем от рассекающего воздух ветра, я перепрыгиваю на обочину дороги и направляюсь к зданию.

Приближаясь к полуразрушенному куску дерьма, мое внимание привлекает движение сбоку от здания.

Дядя Дмитрий поднимает винтовку и проверяет через оптический прицел, затем говорит: — Это Мария. Быстрее. У нее на хвосте люди.

Виктор прижимает оружие к боку и бежит так быстро, как только может, крича: — Мария!

К черту это.

Я бросаю оружие на землю и, как ни в чем не бывало, толкаю себя, впервые проскочив мимо Виктора.

Не сводя глаз со своей жены, я наблюдаю, как она спотыкается, поднимается на ноги и поворачивается лицом к мужчинам, выползающим из тени.

Ужас вырывает у меня крик, когда она направляет ствол своего пистолета на баллон с пропаном.

— Нет!

Она слишком близко.

Ее тело дергается, когда она делает выстрел, и клянусь, моя душа поднимается и покидает мое тело, пока идут секунды.

Она промахивается и отшатывается назад, издавая вопль, прежде чем выронить пистолет.

— Мария! — Я кричу снова, и на этот раз ее голова поворачивается в нашу сторону.

При виде нас она падает на колени, на ее лице смешиваются боль и облегчение.

Господи, что они с ней сделали?

Мимо меня начинают пролетать пули от Виктора, дяди Алексея и дяди Дмитрия.

Когда я оказываюсь всего в нескольких футах от Марии, она заваливается на бок, и я падаю рядом с ней, просовывая руку между ее головой и землей в самый последний момент.

Ее дыхание со свистом срывается с губ, и она выглядит так, словно побывала в аду и вернулась обратно, но ей все еще удается криво улыбнуться.

— Как раз... вовремя. — Она поднимает окровавленную руку к моей челюсти, и я хватаю ее, запечатлевая поцелуй на ее ладони. — Люблю...

Ее глаза закрываются, и я теряю свой гребаный разум.

— Нет! — Встав на ноги, я поднимаю безвольное тело Марии и начинаю бежать обратно в направлении вертолета. — Не смей, блять, сдаваться сейчас, — приказываю я.

— Я передал по рации, чтобы вертолет прилетел к нам, — кричит дядя Дмитрий мне вслед.

Я останавливаюсь и смотрю на небо, держа в руках осколки своей жизни.

Когда стихают последние выстрелы, дядя Алексей встает передо мной. На его лице столько боли, когда он смотрит на состояние своей дочери.

Медленно он протягивает руку к ее шее, проверяя пульс. Он закрывает глаза, и я начинаю качать головой.

Я отказываюсь прожить день без Марии.

Дядя Дмитрий убирает руку дяди Алексея и проверяет пульс Марии, затем бормочет: — Он слабый, но есть. — Он окидывает ее взглядом. — Она потеряла чертову тонну крови.