Избранная лирика

Кто станет воду Хызра пить, когда уста твои так близки, И кто Мессии речь сравнит с твоей беседою живою?

Придя к влюбленному, его предметом зависти ты сделай, Как возбуждаешь зависть ты в подругах, славных

красотою.

На шумных пиршествах, в толпе, вдали от нас ты веселишься.

Но, радости вкушая хмель, — и нас ты вспоминай порою.

Что мне людских насмешек яд — ведь есть услада уст любимых,

Чья влага может оживить плоть, разлученную с душою?!

В любви позора не страшись. Чтоб зваться истинным влюбленным,

И честью ты пренебреги, и доброй славой, и молвою!

Бабур, ты, словно соловей, нашел приют у этой розы, Так пой же, если ты избрал себе пристанище такое!

20

Избавился от мира я: мне смертный сон послал творец.

Когда соскучитесь, друзья, я вам приснюсь, ваш друг-певец.

Подвижничество, распри, труд — какая это суета! Какой бы ни была судьба — у жизни есть один конец.

Сей измельчавший, бренный мир, пойми, не стоит наших слез,

Утрату жалких благ земных оплакивает лишь глупец.

О сердце, кто еще в наш век, как я, испытан мерой мук, И так измучено, как ты, какое из людских сердец?

Ни на мгновенье, о Бабур, не отдыхал ты от людей;

Умру — тогда я, может быть, от них избавлюсь наконец.

Эй, кравчий, шевелись живей! Всю эту ночь, не затихая, Пусть влагой пламенной твоей кипит пирушка озорная.

Подай нам чистого вина, ведь полночь лунная ясна, Сияй, лучистая луна, будь радостной, душа хмельная!

Забудь о горестях земли, веселья келью насели, Сердца друзей возвесели звучаньем чанга, пеньем ная.

Все громче пьяный шум и смех, остановиться, право,

грех:

Всех напои, свали нас всех, за чашей чашу подавая!

Но оглянись, Бабур, вокруг: где твой доброжелатель,

друг?

Где тучка вешняя, что вдруг могла б, как ты, всплакнуть, вздыхая?

22

Того, кто месяцы и годы скорбит, чей горек путь, Ни Новый год, ни праздник долгий не веселит ничуть.

Когда ты вынужден из чаши судьбы лишь кровь глотать, Хоть осуши Джамшида чашу — услады не вернуть.

Не говори мне, собеседник: «Твоя страна», «Твой друг», Пойми — мне чужды люди мира, враждебна мира суть.

К чему мне Новый год без милой? Что праздник без тебя?

Мне год любой и месяц — праздник, лишь ты со мною

будь!

Когда б рыдал Бабур в разлуке — сложил бы песню мир Из гулких стонов, тихих вздохов, потрясших эту грудь.

23

Душе моей не были в жизни веселье и радость даны;

Не трать на печаль ни минуты, ни часа короткой весны!

Увы, моей жизни монета катилась печали путем, Мне были разлука, чужбина, удары судьбы суждены.

Извивы кудрей вспоминаю — и пламенных вздохов

дымы, Крутясь, извиваясь, восходят из уст, даже ночью видны.

Покамест красавица эта еще благосклонна ко мне, Ни с кем не хочу я общаться — зачем мне Адама сыны?

Бабур ото всех отвернулся, к подруге лицо обратив: Ему в целом мире отныне другие друзья не нужны.

24

Я обезумел от любви, не в силах скрыться никуда, Среди влюбленных ни один не знал подобного стыда.

Благочестивым подражать пытался в жизни я не раз, Но лишь безумием своим я в мире славился тогда.

С моей любимой разлучен, лишь кровь я приучился пить, И мне отрада от вина теперь воистину чужда.

Шейх запретил стихи писать, пока я зрелость не обрел.

С таким незрелым стариком ну просто сущая беда!

Не диво, если дурачком Бабура сделает любовь, Известно: мудрость и любовь не совпадают никогда.

25

Тюльпан и зелени узор — ланиты нежные с пушком.

Газель среди тюльпанов гор — твой глаз, блистающий

огнем.

Твоим сияньем смущены, все гурии вокруг грустны, Не так ли ясный диск луны туманным обведен кружком?

С другими ты была мила, со мною — жестока и зла, Другим ты верною была, а мне — то другом, то врагом.

Страданий я познал предел, с тобою сон мой улетел, Печаль и слезы — мой удел, пока чернеет ночь кругом.

Страница моего лица вся в строчках слез, им нет конца; Взяв их Для этого столбца, Бабур воспел тебя стихом.

26

Гонец мне доставил письмо, и меня воскресил твой листок, Как будто приказ оживить сумасброда прочел я меж

строк.

Без солнца лица твоего и без жемчуга сладостных уст Из глаз моих слезы бегут — драгоценных жемчужин

поток.

Зачем ты укрыла свой стан под волною душистых волос? Ты пряди свои подбери, чтоб лицом любоваться я мог.

вдали от пьянящих очей я к вину пристрастился, друзья, И твердо теперь заучил я дорогу одну — в погребок.

Свечою твоей красоты обожжен безнадежно Бабур.

Когда же ты вновь прилетишь покружить надо мной, мотылек?

27

Из-за черных кудрей нет мученьям предела опять

Из-за черных бровей жизнь моя потемнела опять.

Я ребенку прелестному сердце вручил, но боюсь:

Разобьет его это дитя неумело опять!

Сто дурных ее дел оглушили, о сердце, тебя, Что ж теперь от нее ждешь ты доброго дела опять?

Дети камни швыряют в меня — ей нисколько не жаль И под градом камней я кричу ошалело опять.

Убежать бы Бабуру — но как от нее убежишь?

Из-за черных кудрей нет мученьям предела опять.

28

Без луноликой не светло от солнечного света, Несладок сахар без нее, чья сладость мной воспета.

Без тонкостанной — кипарис мне грудь стрелой пронзает, Без розоликой — нет у роз ни запаха, ни цвета.