Избранная лирика

               "Weak is the will of Man, his judgement blind;
               Remembrance persecutes, and Hope betrays;
               Heavy is woe;-and joy, for human-kind,
               A mournful thing so transient is the blaze!"
               Thus might he paint our lot of mortal days
               Who wants the glorious faculty assigned
               To elevate the more-than-reasoning Mind,
               And colour life's dark cloud with orient rays.
               Imagination is that sacred power,
               Imagination lofty and refined:
               'Tis hers to pluck the amaranthine flower
               Of Faith, and round the sufferer's temples bind
               Wreaths that endure affliction's heaviest shower,
               And do not shrink from sorrow's keenest wind.

"Слаб человек и разуменьем слеп…" [82]

                      "Слаб человек и разуменьем слеп;
                      Тяжел он для Удачи легкокрылой,
                      Беспомощен пред Памятью унылой
                      И в тщетной жажде Радости нелеп!" —

                      Так думал тот, кто сумерки судеб

                      Впервые озарил волшебной Силой,
                      Что сразу вознесла Рассудок хилый
                      Над тусклой явью будничных потреб.

                      Воображенье — вот сей дар желанный,

                      Свет мысленный и истинный оплот,
                      Лишь амарант его благоуханный

                      Чело страдальца тихо обовьет, —

                      Его не сдуют бедствий ураганы,
                      Его и ветер скорби не сомнет.

"Surprised by joy-impatient as the Wind…"

                   Surprised by joy-impatient as the Wind
                   I turned to share the transport — Oh! with whom
                   But Thee, deep buried in the silent tomb,
                   That spot which no vicissitude can find?
                   Love, faithful love, recalled thee to my mind —
                   But how could I forget thee? Through what power,
                   Even for the least division of an hour,
                   Have I been so beguiled as to be blind
                   To my most grievous loss! — That thought's return
                   Was the worst pang that sorrow ever bore,
                   Save one, one only, when I stood forlorn,
                   Knowing my heart's best treasure was no more;
                   That neither present time, nor years unborn
                   Could to my sight that heavenly face restore.

"Смутясь от радости, я обернулся…" [83]

                      Смутясь от радости, я обернулся,
                      Чтоб поделиться — с кем, как не с тобой? —
                      Но над твоей могильною плитой,
                      Увы, давно безмолвный мрак сомкнулся.

                      Любовь моя! Я словно бы очнулся

                      От наваждения… Ужель я мог
                      Забыть, хотя бы на ничтожный срок,
                      Свою потерю? Как я обманулся?

                      И так мне стало больно в этот миг,

                      Как никогда еще — с той самой даты,
                      Когда, у гроба стоя, я постиг,

                      Неотвратимым холодом объятый,

                      Что навсегда померк небесный лик
                      И годы мне не возместят утраты.

SEPTEMBER 1815