Избранная поэзия

Молились… Робкими руками
Бросали горсточки земли…
Покрыли черный холм цветами,
Поплакали… Ушли…

Почувствовал внезапно каждый

Прилив каких-то новых сил,
Необъяснимый голод, жажду,
И, удаляясь от могил,
В душе бранил себя за спешку,
Обманывал себя, что сыт,
И гнал невольную усмешку,
Испытывая стыд.

Дома в кладбищенском квартале,

Деревья чахлые и пыль
Прекрасными нежданно стали…
Пусть слезы снова набегали,
Прочь увозил автомобиль.

«На грубые краски реклам…»

На грубые краски реклам,
На жалкие в клочьях афиши,
На улиц неубранный хлам,
На копоть и дымные крыши
Глядела ты с арки моста.

И голос почудился свыше:

«Опомнись! Везде — красота».
В прозрачной бездонности синей
Увидела ты облака,
На крышах сияющий иней…
В перила вцепилась рука.

И плакала ты, сознавая,

Одна на высоком мосту,
Что ты еще слишком живая,
Чтоб кинуться вниз — в пустоту…

«Ты простить ему была готова…»

Ты простить ему была готова
И, с судьбой вступив в неравный спор,
Каждый вечер в сумрачной столовой
Ставила второй — его — прибор.

Зажигала свет под абажуром,

Приносила свежие цветы,
И ждала в кухонной амбразуре
Или — чаще — в кухне у плиты.

Дни и годы… Мятежи и войны…

Ты умела их не замечать.
Терпеливо и почти спокойно
Ты ждала, чтоб снова жизнь начать.

Жизнь прошла… Прошла как будто даром,

Старость тихо постучалась в дверь…
Но его ты не видала старым
И судьбу благодаришь теперь.

«Il neige» (Картина Марка Шагала)

Играет Арлекин с татарскими очами,
Часовенка и хаты на снегу…
И звуки вьются ввысь, а там — над облаками
Летит видение, опутанное снами,
Из музыки рожденное в мозгу…
Мечту художника не выразишь словами.

ПУТЕВАЯ ТЕТРАДЬ

I. «Мы летим навстречу солнцу…»

Мы летим навстречу солнцу
И часы бегут вперед.
К полукруглому оконцу
Темнота ночная льнет.

Но уже светлей — средь ночи,

От которой мчимся прочь.
Всех других сестер короче
И нелепей эта ночь.

И незрима та граница,

Тот в пространстве утолок,
Где, как в сказке, могут слиться
Запад и Восток…

II. «Под солнцем палящим восточного лета…»

Под солнцем палящим восточного лета
На длинном шоссе, нестерпимо нагретом,
Где в страхе теснились ослов табуны,
Где овцы от нас убегали пугливо, —
Верблюд за верблюдом шагал горделиво:
Машины и люди ему не страшны.

И как на старинной библейской картине,

Там ехал в степи по песчаной равнине,
Качаясь спокойно и плавно в седле,
Быть может, к колодцу за свежей водою
Высокий, в бурнусе, старик с бородою
На крохотном сером осле.

III. «Анатолийская равнина…»