Избранная проза

Она выпрямилась и опасливо осмотрелась.

Немного помедлив, мужчина зашагал к машине. Несколько раз он оглянулся. Услышав сзади стук, остановился.

— Это у Недо стучат, — сообщила ему мать. — Кто-то ломает дом. Может, сам молодой Недо. Ты его не помнишь. Ты уже уехал, когда он родился. Можно откупить себе право самому снести свой дом. На кирпичи.

Мужчина пожал плечами, решительно двинулся к своему автомобилю и захлопнул за собой дверцу.

Женщина задержалась еще, улыбнулась, словно перед кем-то извиняясь. Затем окинула деревню долгим голодным взглядом. Сейчас она уйдет и никогда уже не вернется. То, что она видела, лишь в общих чертах соответствовало ее представлению о родной деревне. И все-таки это было больше, чем огромная серая дыра, которая вскоре должна поглотить все это. У Блюмелей вовсю цвели садовые колокольчики.

Я видел, как она в конце концов заставила себя сдвинуться с места. Мотор уже гудел, но она была не в силах закрыть дверцу. Сын перегнулся через нее и мягко захлопнул дверцу. Машина угодила в выбоину, полную красноватой застывшей грязи, и наконец исчезла в облаке пыли.

Я стоял за своей стеной. Как будто мне нужно было время, чтобы представить себе, где я нахожусь. Прощальный взгляд женщины вырвал меня из беспамятства. Я хорошо знал теперь, что все это значит. Долгая, одинокая, мучительная дорога. Разоренный лес. Убегающий мальчишка и покинутая деревня. Все сводится к одному и тому же; я понял это уже в пять лет, когда наша соседка расписывала моей матери прелести отдыха на море… я тогда разом осознал, что можно жить и в других местах. Я тогда выглянул в окно и впервые сознательно увидел гигантскую серую заводскую трубу и вечное облако дыма над нею. С пяти лет!

Но подавленность моя имела другую, менее существенную причину: мое приключение окончилось. Телеграмма наверняка уже вернулась, за отсутствием адресата. И меня опять ждут программки и доклад Лоренца об абсолютном преимуществе сектора I в здоровом народном хозяйстве. Может быть, даже мягкий укор — в конце концов я мог бы узнать нынешний адрес учителя. Наверняка он преподает теперь в новой светлой школе в окружном городе. Для тех, чье право на жилище ущемлено чем-то более существенным, нежели рождение ребенка, женитьба, любовь или несчастный случай, у нас всегда делают все возможное.

И Лоренц был бы прав. Не только это заставило меня помедлить, нет, скорее ожидание интонации, прекращающей любой спор, невзирая на факты, и не позволяющей оппоненту наново эти факты осмыслить.

Итак, я решился еще на одну попытку. Я почти не ощущал голода, но меня мучила жажда и неодолимое желание сунуть голову под струю воды. Где-нибудь найду исправную колонку… И потом, есть ведь еще этот Недо. Или как его там зовут.

Я пошел на стук. И несколько раз ошибался, меня то и дело сбивало с направления непрерывное хлопанье дверей, которого раньше я не слышал. Но хоть я и брел по безрадостной земле брошенного людьми селения, птицы продолжали петь, а трава — расти. И это больше всего смущало меня.

Дом, в котором кто-то орудовал ломом, стоял на другом берегу высохшего, усыпанного красной галькой русла реки, неподалеку от ставшего ненужным бетонного моста. Вероятно, это был один из самых старых каменных домов в деревне. Мне показалось странным, что кто-то тратит столько сил на такую халупу. Мужчина работал без рубашки. Плечи и грудь его отличались невиданной мощью, кожаный ремень опоясывал уже вполне заурядную талию, книзу фигура постепенно сходила на нет: стройные бедра, худые ляжки, тонкие икры и поразительно маленькие ступни. Он был похож на треугольник, стоящий на вершине и казался просто созданным для той работы, которой сейчас занимался. Напрягая мускулы предплечий, он концом лома колотил по каменной стене. Удары приходились точно по покрытым штукатуркой пазам. Она осыпалась, разлетаясь в прах. Еще удар — и старого раствора как не бывало. Камень лежит свободно. Исходя из своего опыта, я решил, что благоразумнее будет не выказывать своего восторга. А потому сказал только:

— Здравствуйте!

Как будто я ничего и не вижу.

Прежде чем нанести следующий удар, он бросил на меня быстрый взгляд, но работу не прекратил. Очевидно, он меня давно приметил и решил, что тот, кто работает, ничего объяснять не должен. Я ощущал некоторую неловкость и, конечно, предпочел владеть инициативой. Но мне казалось слишком глупым набиваться на разговор. Мной овладела дурацкая растерянность, как бы предощущение тех трудностей, что меня еще поджидают. Наконец, Недо пришел мне на выручку, прекратив работу и спросив с некоторым интересом:

— Из управления водного хозяйства, да?

Я вдруг ясно осознал, сколько еще впереди непредвиденных затруднений. Причины, по которым мое задание вдруг оказалось вполне абсурдным, неожиданно отодвинулись. Если я признаюсь, сказал я себе, кто я такой, откуда и чего хочу, на меня, именно на меня, а не на Лоренца, обрушится град язвительных насмешек: он из театра, ему, видите ли, пьеса нужна, и притом веселая, подумать только! И почему это он рыщет именно здесь?