Избранная проза

Взгляду моему явились низкие одноэтажные дома, кое-где стоящие кучкой на виду, кое-где осевшие в мягкой лощинке, или утопающие в зелени садов, дома из почернелого дерева или из красного кирпича, старые и новые, некоторые слегка чванились декоративным цоколем, другие держались скромно, как будто произросли на скудной здешней почве; дощатые сараи, пристройки, деревья, церковь с колокольней, ничем не приукрашенной (балку, торчащую из дыры в ее кровле, я тогда еще не заметил), гостиница, справа и слева от входа щиты с рекламой пива, булочная, пожарная каланча, школа — единственное двухэтажное здание с плоской крышей, но все же есть слуховое окно, а значит, и чердак, короче говоря — обычная деревня, обычней не бывает.

Но в ней так странно тихо. Ни лая собак, ни квохтанья кур. Гардина, за которой мне мерещилась насмешливо улыбающаяся девушка, развевалась на ветру в запертом окне без стекла. В доме рядом двери стояли настежь, через сени можно было заглянуть во двор. На следующем доме осталось только полкрыши. И большие стекла в школьных окнах были все (все!) разбиты. Трещины причудливо разбегались от центра к раме; там, куда били прицельнее, торчали только острые осколки. Деревенская улица казалась разбомбленной, она, как раздавленный червяк, ползла на пригорок, к дому без передней стены. Ни дать ни взять кукольный домик. Стены с обоями, старая мебель. Многолетние растения в палисаднике заросли высокой желто-зеленой травой.

Позабыв об ушибленной ноге, в полном замешательстве я бросился бежать. Везде одна и та же картина запустения. Поваленные ограды, голые стропила, покосившиеся мачты линии электропередач с разбитыми изоляторами. Наконец я обнаружил закрытую дверь, а над нею аккуратно заколоченное слуховое оконце. Преисполнившись неведомо от чего зародившейся надежды, я нажал на ручку и открыл калитку. Она отворилась легко и беззвучно, пожалуй, слишком легко, слишком беззвучно. В сенях в нос мне ударил затхлый запах влажного кирпича. Я не внял этому предостережению и шагнул в комнату. Под потолком что-то прошелестело и, хлопая крыльями, вылетело из окна — ласточка. Гнездо свое она свила в единственном уцелевшем абажуре люстры.

Отдышавшись, я попытался понять, где же я нахожусь. И тут меня остановило то, чего я ждал, входя в дом, — голоса. Поначалу едва слышные, они теперь звучали громко и растерянно. По-видимому, два человека шли вокруг церковного холма, постепенно приближаясь к дому. Я невольно вжался в угол комнаты, я был чужой в чужом доме, и что я смог бы сказать себе в оправдание? А стола, под который можно залезть, или шкафа, куда можно спрятаться, тут не было и в помине.

Между тем страхи мои были напрасны. Люди прошли мимо.

— Я и вправду понятия не имела, — вяло произнес глухой женский голос.

И тут же, как эхо, мужской голос сказал, как бы оправдываясь:

— Если б я знал!

Я подошел к окну и посмотрел им вслед. Насколько я понял по голосам, они не оглянутся. Женщина была одета как в дальнюю дорогу: темное, не по сезону, пальто, крепкие туфли на среднем каблуке, в которых она с усилием удерживала равновесие. Рядом с нею, такой серьезной с виду, мужчина казался шутом гороховым: кривые ноги, втиснутые в узкие джинсы, тощее туловище в светлом пиджаке, из-под шапки а-ля принц Генрих свисали лохмы немолодого уже человека, который хочет подражать молодежной моде. Женщина все же остановилась, потянулась и сказала, как будто желая наконец переменить тему:

— Ты только погляди, какие колокольчики в саду у Блюмелей! Растут так, как будто все по-старому.

— Что еще за Блюмели? — равнодушно спросил мужчина, его, похоже, очень заинтересовала машина с западногерманским номером, во всей своей серебристой красе чужачкой стоявшая на разъезженной деревенской площади.

— У Блюмелей всегда было много цветов. И можно было рвать сколько хочешь. Ты еще волочился за Анни.

— За какой еще Анни?

— Она красивая была. И ты во что бы то ни стало хотел ее добиться. Но ты был тогда еще слишком глуп; она просто помирала со смеху, когда ты лез ей за пазуху.

— Мамаша!

Мужчина сделал шаг в сторону машины. Женщина по-прежнему стояла у забора.

— Мамаша! — сказал мужчина еще раз. — Здесь же никого нет. Разве что наркоманы, их всегда тянет в заброшенные места. Мне неохота еще раз упустить из виду машину.

— Да что с ней случится!

— В заброшенных местах всегда что-то случается. Ведь это уже не деревня, в которой ты каждую собаку знаешь. Даже покойников отсюда увезли. Мы же не нашли могилу. Ты можешь подать жалобу.

— Отец умер двадцать лет назад.

— И все же! Они обязаны были тебя уведомить. Нельзя же просто уничтожить могилу, не известив родственников.

Женщина наконец оторвала взгляд от цветов.

— Может быть, у них не было моего адреса, — сказала она. — Я ведь давно живу в городе.

— Мы могли бы избавить себя от такого зрелища. Меня теперь будет преследовать этот вид разоренного кладбища.

Мать коротко глянула на сына, потом смерила взглядом цоколь ограды и, подобрав полы пальто, залезла на него.

— Мамаша!

— Я сейчас, — сказала она, — я скоренько.