Избранник

Сионистские группы в колледже развили небывалую активность, и однажды членов моей группы даже попросили уйти с послеобеденных занятий и отправиться в большой склад в Нижнем Бруклине — помогать загружать военную форму, каски и фляги в огромные десятитонные грузовики, ждавшие снаружи. Нам объяснили, что все это снаряжение будет немедленно загружено на суда и отправлено в Палестину, в распоряжение «Хаганы». Мы долго и упорно трудились на погрузке этих грузовиков, и благодаря этому я ощутил непосредственную связь с теми новостями, что я слышал по радио и читал в газетах.

В апреле «Хагана» заняла Тверию, Хайфу и Цфат, а «Иргун», с ее помощью, овладел Яффой.

Мой отец настолько окреп, что стал понемногу гулять вокруг дома. Наши беседы стали продолжительнее, но мы мало о чем говорили, кроме Палестины. Он рассказал мне, что перед инфарктом ему предложили отправиться в качестве делегата на Всеобщий сионистский совет, который должен был пройти летом в Палестине.

— Теперь я буду рад, если мне удастся съездить этим летом в наш домик, — подытожил он с грустной улыбкой.

— Почему ты мне не говорил?

— Не хотел тебя расстраивать. Но не могу больше держать это в себе. Вот и говорю.

— А почему ты мне сразу не сказал, когда предложили?

— Это случилось в тот же вечер, что и инфаркт.

Мы никогда больше не заговаривали об этом. Но я всегда знал, когда он думает именно об этом, если я оказывался в этот момент рядом с ним. При этом глаза его затуманивались, он мог вздохнуть или покачать головой. Он работал на износ ради еврейского государства — и теперь сама эта работа не позволила ему посетить это государство. Я часто думал в последующие месяцы, как он это воспринял. Но никогда не спрашивал.

В пятницу второй недели мая мы не скрывали своих слез, когда государство Израиль наконец родилось [70]. А на следующее утро, по пути в синагогу, увидел в газетах сообщение о появлении еврейского государства. И о том, что арабские армии начали то самое вторжение, которым они грозили.

Следующие несколько недель были темными и мрачными. Эцион в Хевронских горах пал, иорданская армия атаковала Иерусалим, иракская армия вторглась в долину реки Иордан, египетская армия вторглась в Негев, и битва за Латрун, ключевой пункт на дороге к Иерусалиму, превратилась в побоище. Мой отец помрачнел и притих. Я стал снова опасаться за его здоровье.

В начале июня по колледжу поползли слухи, что наш недавний выпускник погиб в бою под Иерусалимом. Слухи усиливались и через несколько дней подтвердились. Я совсем его не знал, он закончил колледж прежде, чем я в него поступил, но почти все студенты старших курсов хорошо его помнили. Он отличался блистательными способностями в математике, его все любили. Потом он уехал в докторантуру Иерусалимского университета, вступил в «Хагану» и погиб, защищая караван, идущий в Иерусалим. Мы были просто ошарашены: никто из нас и представить не мог, что война так близка.

Во вторую неделю июня, в тот самый день, когда объявленное ООН перемирие вступило в силу и бои в Израиле прекратились, мы провели общее собрание в память об этом выпускнике. Пришли все студенты, все раввины, все преподаватели светских дисциплин. Один из его учителей Талмуда рассказывал о его преданности иудаизму, его профессор математики говорил о его блестящих способностях, а один из старшекурсников вспоминал, как он всегда мечтал уехать в Израиль. Потом мы все молились и читали кадиш.

Антисионистская лига рабби Сендерса в колледже Гирша в тот день прекратила свое существование. Она продолжала подавать признаки жизни за его пределами, но в самом колледже я никогда больше не сталкивался с ее листовками.

Годовые экзамены не создали мне каких-либо проблем в этом семестре — я закончил его на одни пятерки. Пришел июль, принес ужасную жару и хорошие новости: доктор Гроссман объявил, что мой отец достаточно окреп, чтобы провести август в нашем домике, а с сентября вернуться к преподаванию. Но в домике он должен отдыхать, а не работать. Писать? Да, конечно, он может писать; какая же это работа? Услышав это, отец рассмеялся — впервые за много месяцев.

В сентябре он вернулся в ешиву, а я перешел на третий курс. Поскольку символическая логика — это раздел философии, я выбрал философию в качестве профилирующего предмета, и она оказалась просто восхитительной. Недели летели быстро. Отец первые месяцы не занимался ничем, кроме преподавания; затем, с разрешения доктора Гроссмана, он вернулся к своей сионистской деятельности и к курсам для взрослых, по одному вечеру в неделю.

Военные действия в Израиле то затухали, то возобновлялись, особенно в районе пустыни Негев; но инициатива теперь перешла к израильтянам, и напряженность постепенно уходила.