Избранник

«Этот мальчик, Рувим, был просто самородком, настоящим гением. Его звали Соломон, а свою длинную польскую фамилию он сам изменил на Маймон. Совсем молодым человеком он понял, что Талмуд не удовлетворяет его жажды знаний. Его ум не давал ему покоя. Ему хотелось знать, что происходит в большом мире. Немецкий язык был в то время языком науки и культуры, и он решил самостоятельно научиться читать по-немецки. Но и выучив этот язык, он не мог успокоиться, потому что чтение светских книг было запрещено. Наконец в возрасте двадцати пяти лет он оставил жену и ребенка и после долгих злоключений прибыл в Берлин, где вошел в круг философов, читал Аристотеля, Маймонида, Спинозу, Лейбница, Юма и Канта, и начал сам писать философские труды. Всех просто поражала та легкость, с которой он усваивал сложнейшие философские понятия. Он обладал могучим интеллектом, но этот интеллект лишил его покоя. Он колесил из города в город, нигде не мог укорениться, никогда не находил удовлетворения и наконец умер в возрасте сорока семи лет в поместье милосердного христианина, подружившегося с ним[28].

Рувим! Сын рабби Сендерса наделен такими же выдающимися способностями, как Соломон Маймон. Возможно, даже еще более выдающимися. И сын рабби Сендерса не живет в Польше. Америка — свободная страна. Здесь нет стен, удерживающих евреев. Что же удивляться, что он нарушает запреты своего отца и читает запрещенные книги? Это неизбежно. Но это просто невероятно, что он прочитал за последние несколько месяцев. Ты прекрасный ученик, и я горд, что могу сказать тебе это, но он — это просто какой-то уникум. Такой, как он, — один на целое поколение.

А сейчас, Рувим, слушай очень внимательно, что я тебе говорю. Сын рабби Сендерса чудовищно одинок и неприкаян. Ему в прямом смысле слова не с кем поговорить. Ему нужен друг. Происшествие с этим бейсбольным мячом свело его с тобой, и он успел распознать в тебе того, с кем он может говорить безбоязненно. Я горжусь тобой за это. Он ни словом не обмолвился бы тебе о своих посещениях библиотеки, если бы хоть на мгновение допустил мысль, что ты можешь кому-то об этом разболтать. И я хочу, чтобы ты позволил ему стать твоим другом и сам стал его другом. Я уверен, что эта дружба пойдет на пользу вам обоим. Я знаю тебя, и я знаю его. И я знаю, что я говорю. Все, Рувим, урок окончен. Я допиваю свой чай и пора спать. Господи, ну и урок сегодня выдался! Хочешь еще чаю?»

— Нет, аба.

Мы сидели молча, пока отец допивал свой чай.

— Ты что-то притих, — сказал он наконец.

— А ведь все началось с дурацкой спортивной игры, — ответил я. — Просто поверить не могу.