Улыбка на лице церковнослужителя тотчас увяла, и он решил без долгих церемоний удовлетворить просьбу раввина — единственного представителя из всей еврейской общины, кого он действительно уважал. Достав из резной шкатулки из красного дерева чистый лист бумаги и свою личную печать, он обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать.
— В чем заключается суть вашей просьбы, — желая побыстрее вернуться к богословской беседе, спросил кардинал, однозначно дав понять, что готов удовлетворить любую просьбу Абулафии.
— Три дня тому назад инквизиторы схватили в синагоге моего ученика, молодого раввина Йосефа, и упрятали его в темницу вашего монастыря.
Ферроли смутился, почувствовав, что его лицо покрывается красными пятнами. Опустив перо обратно в чернильницу, он встал и неторопливо подошел к окну. Приоткрыв его, кардинал впустил в кабинет поток свежего воздуха вместе с назойливым шумом монастырского двора. Монахи погружали на телеги тяжелые сундуки, доверху набитые серебряными слитками, золотыми мараведами, доблами[46]
и дорогими ювелирными изделиями. Ценный груз предназначался для пополнения казны Ватикана с целью финансирования нового крестового похода. Тамплиеры обязались очистить Святую землю от сарацинов. Построив крепости в захваченных городах, они теперь ожидали помощи от монархов Европы.Из-за предстоящей поездки в Ватикан кардинал нервничал и практически потерял сон. Папа лично пригласил его, и отказаться было нельзя. Уважительной причиной могла быть только тяжелая болезнь. Несмотря на то, что обоз должны были охранять закаленные в многочисленных битвах монахи-храмовники Люпуса, все же количество перевозимых ценностей, сравнимых по стоимости с казной небольшого европейского княжества, вряд ли оставляло надежды на безопасное двухнедельное путешествие.
Ферроли молча наблюдал за приготовлениями, обдумывая наиболее деликатный ответ для Абулафии. Он с радостью помог бы раввину в любом другом вопросе, но обвинение Йосефа в колдовстве связывало руки даже ему, занимающему высокое положение в церковной иерархии. Оспаривать решение Святой инквизиции было опасным делом. Многочисленные завистники и так критиковали его за лояльное отношение к местной еврейской общине, и обострять ситуацию он не хотел.
— Я многому не верю из рассказа главного инквизитора, любимчика самого Папы. То, что произошло в синагоге во время вечерней молитвы, просто не укладывается в голове, но факты — вещь очень упрямая. Там погибло несколько наших монахов, и Люпус теперь ни перед чем не остановится, лишь бы сжечь вашего ученика на костре. Да и как еще можно объяснить появление этой дьявольской нечисти в вашем молитвенном доме, как не проведением сатанинского шабаша? К тому же демонические твари разорвали больше полусотни прихожан, а ваш ученик — единственный остался целым и невредимым. Ссылаясь на свидетельские показания жены аптекаря, Люпус утверждает, что это именно Йосеф вызвал демонов, читая сатанинские заклинания из безобидной на первый взгляд книги с прекрасными рисунками на библейские темы. По его мнению, именно в этом и кроется коварство Сатаны. Честно говоря, он даже меня убедил в этом, и если бы вы не сказали, что Йосеф является вашим учеником, я бы так и остался при своем мнении.
Абулафия покачал головой и, тяжело вздохнув, произнес:
— Хуже и не придумаешь. Вызвал демонов, да еще и стал слугой Дьявола. Могу ли я взглянуть на эту книгу, чтобы убедиться хотя бы для самого себя — действительно этот Люпус прав или он заблуждается.
— Книга находится у него, и вряд ли он придет в восторг, если я скажу, что учитель колдуна осчастливил нас своим визитом и хочет прочитать нам на дорожку парочку-другую сатанинских заклинаний.
— Неужели он действительно может отправить человека на костер только на основании слухов и догадок? — удивился ребе.
Ферроли чувствовал себя неловко, понимая, что на самом деле для обвинения Йосефа в тяжком грехе ереси доказательств более чем достаточно. И если даже вдруг выяснится, что книга не является колдовской, — оправдать его все равно будет практически невозможно, если в дело не вмешается лично сам Папа. Заметив, что глаза у ребе стали влажными от слез, он сжалился над стариком и, позвонив в серебряный колокольчик, отдал распоряжение своему секретарю пригласить к нему Люпуса.
— Этот человек опасен. Он подчиняется только понтифику и если захочет, то сможет обвинить в ереси даже самого короля. Поэтому ни в коем случае не говорите ему, что Йосеф ваш ученик. Все что будет необходимо, скажу я сам, — полушепотом сказал кардинал.
Не успел Абулафия прочитать краткую молитву, как в коридоре гулким эхом отозвались шаги и голоса приближающихся людей. Раздался короткий негромкий стук, и в приоткрывшейся двери показалось услужливое лицо секретаря с застывшим немым вопросом.
— Да, да, Клаудиус, входите, — обратился кардинал к Люпусу, стоящему за спиной секретаря, поправив золотое распятие, висевшее на длинной золотой цепочке.