Избранник ворона

– Я тоже, – призналась Мойра. – Может, прямо сейчас и начнем? Нил вздохнул.

– Сначала надо бы тебе лед к глазу приложив, А то будешь Мойра бланшированная...

Она же первая и спеклась, не сдюжив комбинации мандаринового ликера и взрывного эротизма, а Ляля Александрова, накидывая потом на плечи халат, предложила Нилу:

– Пойдем, кофейку тяпнем, мне все равно сваливать через час, с первой электричкой.

– Зачем так рано?

– Надо было еще вчера. Я ведь попрощаться заезжала. Отца на замминистра двинули, мы переезжаем в Москву.

– Грустно, – сказал Нил, не кривя душой.

– Не надо песен. Уж ты-то безутешным не останешься.

– А как же с учебой?

– По документам я уже студентка МГУ. Жить буду рядом. Университетский, шесть.

– В гости хоть заезжать позволишь?

– А зачем, как ты думаешь, я тебе адрес оставляю?

XIII (Ленинград, 1975)

Каникулы закончились. Мойра укатила в свой Днепропетровск, тоже оставив Нилу адресок, который он тут же потерял. Из своей конурки он выбирался теперь только в университет и по хозяйству – по негласному соглашению с матерью все домашние дела он взял на себя, а она зарабатывала на жизнь. В остальном же они существовали вполне автономно. Нил был крайне удивлен и недоволен, когда как-то в выходной Ольга Владимировна вошла к нему в комнату и с тяжким вздохом опустилась на тахту.

– За картошкой я уже сходил, мусор вынес, сказал он, не глядя на нее. Она молчала.

– Мама, мне завтра на семинаре выступать, так что...

– Нил, нам надо поговорить.

«Хорошая школа, – с неприятным трепетом в груди подумал он. – Скажет слово – прямо в дрожь бросает».

– Нил, ты уже взрослый, и не можешь не понять меня... Конечно, в твоих глазах я старуха...

– Ну что ты, мама, какая ты старуха...

– Но когда-нибудь ты поймешь, что сорок лет... сорок пять – это далеко не старость, что женщина в этом возрасте хочет и может любить и быть любимой...

– Так у тебя кто-то есть? Поздравляю! Давно пора!

– Пока была жива мама, я не решалась привести его к нам домой...

– Но почему? При всех своих странностях бабушка была человеком умным, понимающим...

– Не в этом дело... Понимаешь, он... Он женат, но жена его, бедняжка, вынуждена по десять месяцев в году проводить в туберкулезном санатории. А бабушка прекрасно знала их обоих... Кстати, ты тоже его знаешь.

– Вот как? И кто же это?

– Профессор Донгаузер... Куда ты?

* * *

– Ты пойми, мне трижды плевать, с кем она живет, хоть с чертом лысым, хоть с пнем самоходным! Но я-то не обязан жить под одной крышей с этим немчурой-колбасником! Такой орднунг завел, что хоть волком вой, честное слово! Чихнуть нельзя. Курить на лестницу выставляет, ты подумай! «Каждая вещь должна знать свое место»... А главное, он даже в подштанниках до дрожи напоминает парадный портрет великого реформатора Сперанского. Представь – сидишь ты на кухне, пьешь чаек, и тут входит парадный портрет...

– Я понимаю, – грустно сказал Гоша. – Возвращайся, конечно, о чем разговор, в конце концов, это твоя комната. Я тут, пока обитал, кое-что в порядок привел...

– Ты извини, – сказал Нил. – Линда так и не давала о себе знать?

– Ни слова. Может, у родителей, своих живет. Ты бы связался как-нибудь...

– Не могу. И не хочу... Наливай еще, что ли... В доме на Четвертой Советской незнакомая тетка, толстая и неопрятная, через цепочку сообщила ему, что такие здесь больше не живут, а куда съехали – неизвестно. В справочной будке кудрявая девица, кокетливо улыбаясь, вручила ему бумажку с его собственным адресом – официальным местом проживания Ольги Владимировны Баренцевой – и больше ничем помочь не могла. Он и сам не понимал, что скажет Линде, когда наконец увидит ее, но все чаще ловил себя на мысли, что без этих поисков жизнь его теряет последний смысл... Оставалась еще надежда – подать в милицию заявление о пропаже жены и ждать результатов. Выяснив по телефонной книге адрес районного отдела, он после университета отправился на Чкаловский проспект. Поднялся по щербатым ступенькам, толкнул тяжелую дверь и нос к носу столкнулся с Катей.

– Нил! Ты-то тут что делаешь?

– А ты?

– Я теперь здесь секретарем работаю. В паспортном столе.

– А я как раз человечка одного разыскиваю.

– Кого же, если не секрет?

– Линду. Не знаешь, где она? Глаза у Кати сузились, пальцы сжались в кулак. – Не знаешь? – повторил он.

– А ты? Тебя, что ли, еще не вызывали?

– Куда вызывали? Где Линда?

– В тюрьме твоя Линда! – выкрикнула Катя. – Она Ринго прирезала!

«Таня! – отчего-то пронеслось в ошеломленном мозгу Нила. – Надо срочно связаться с Таней. Она подскажет выход».

* * *

– Честно говоря, молодой человек, изначально мне очень не хотелось брать это дело. Бытовая поножовщина не совсем, знаете, по моей части, и если бы не просьбы моей любимой падчерицы и огромное уважение, испытываемое мною к таланту вашей матушки...

Николай Николаевич Переяславлев, седовласый импозантный мужчина в дорогом сером костюме в мелкий рубчик, сделал многозначительную паузу. Нил кивнул, показывая, что полностью разделяет отношение знаменитого адвоката к искусству Ольги Владимировны.