Избранник ворона

После той исторической поездки на юг Нил зажил по строгому, почти монашескому уставу – вставал рано, исправно ходил на работу, оставшееся время проводил в библиотеках, в центре Шипченко, за своим рабочим столом. Из развлечений позволял себе разве что посидеть часок за чайком или портвейном с соседями, число и состав которых пребывали в вечном изменении. Помимо Гоши, Хопы и молчальника Бельмесова в коридорах и на кухне квартиры тридцать четыре Нил сталкивался то с еврейским семейством из Белоруссии, то с тройкой молчаливых дев из Прибалтики, то с говорливыми казахами. Пожив недельку-другую, иногда месяц, они так же внезапно исчезали. Монументальный телефон в его комнате по временам буквально раскалялся от бесконечных междугородних и международных звонков, адресованных постояльцам. Поначалу эти звонки забавляли его, частенько, заслышав характерную трель междугородки, он нарочито казенным голосом вещал в трубку: «Общежитие ОВИР!»

Потом все это его заколебало вконец, и он попросту вырубил аппарат, и включал его лишь после условного стука в стенку – сними, мол, трубочку, это тебя. Но после одного разговора он забыл отключить телефон...

Звонок разбудил его среди ночи – на часах было десять минут третьего. Чертыхаясь, он схватил трубку и заорал:

– Да провалитесь вы со своим Брайтон-Бичем! У нас тут ночь, между прочим!

На том конце сдавленно всхлипнули и задышали.

– Ну что у вас там? Опять старый Хаим помер?!

– Нил... – с трагическим надрывом проговорил женский голос. – Нил, это ты?..

– Я, – озадаченно ответил Нил, соображая, кто бы это.

– Это я, Лера...

– Какая еще Лера?

– Лера Оболенская из Алма-Аты... Ну, Коктебель, ты помнишь?

– Положим, помню, – зло отчеканил он. – А вот что оставлял тебе свой номер – извини, не припомню.

– Я в книжке нашла, – загадочно ответила Лера и разрыдалась.

– Да что такое, наконец! – рявкнул Нил, и рыдания чуть стихли.

– Нил... Нил... умоляю, приезжай... Скорее, немедленно приезжай... Я попала в ужасную историю... Нил, я умираю...

– Ничего не понимаю... – проговорил он, по тону ее голоса поняв, что дело и впрямь нешуточное. – Куда приезжать? В Алма-Ату?

– Не надо в Алма-Ату... Я здесь, в Ленинграде, в Купчине... Если ты не приедешь, я погибла...

Со второй попытки выбив из нее точный адрес, он бросил трубку со словами:

– Еду. Жди.

Накинув пальто, он выскочил на улицу, тормознул встречную машину и за двадцать пять минут (и столько же рубликов) перенесся в пространстве до четвертого этажа стандартной панельной многоэтажки. Перед ним была приоткрытая голубовато-серая дверь из прессованного картона. Он осторожно вошел – и тут же попал в дрожащие объятия, а щека его оросилась чужими слезами.

– Ну-ка, ну-ка, – пробормотал он, отстраняя от себя Леру.

Не знай он, что это она, сразу и не признал бы – волосы растрепаны, руки и губы трясутся, в покрасневших глазах слезы и ужас нечеловеческий. Мятый халатик наброшен прямо на голое тело.

– Что стряслось, рассказывай.

– Там...

Она наклонила голову, показывая на темную комнату.

Нил вошел, щелкнул выключателем: На широкой тахте, поверх сбитых простыней лежал голый, маленький, лысый человек. Голова его была склонена набок, один глаз, широко раскрытый, остекленело глядел куда-то за спину Нила, из полураскрытого рта высовывался край съемной челюсти, с которой свисала на простыню сосулька слюны. Над впалой грудью, густо поросшей седыми волосами, вздымался толстый живот, из-за которого едва просматривался крошечный, сморщенный пенис. Вдоль бедра тянулся длинный шрам. Человек был однозначно мертв. «Тоже мне половой гангстер!» – неприязненно подумал Нил и, повернувшись к Лере, спросил коротко:

– Кто это?

– Это... это... это же мой научный руководитель, профессор Мельхиор Карлович Донгаузер! – начав с лепета, Лера закончила чуть не визгом.

– Оп-па! – выдавил в момент обалдевший Нил. В эту минуту его респектабельный отчим нисколько не походил на парадный портрет реформатора Сперанского, а походил только на то, чем, собственно, и являлся – на голого, лысого, мертвого старика.

– Oh, mummy, – безотчетно прогудел он начало известной песенки, – oh mummy, mummy blue, oh. Mummy blue... В эрогенной зоне идут бои с человеческими жертвами...

Лера вцепилась ему в рукав и залопотала:

– Нил, пойми, я все объясню, я все потом объясню, надо что-то скорее предпринять, его семья, моя аспирантура, подругина квартира, милиция, скандал, крах всего, умоляю, сделай что-нибудь, ну сделай же что-нибудь...

Нил очнулся, замолчал, огляделся. Одежда была разбросана по всему полу, на прикроватном столике стояла наполовину опорожненная бутылка шампанского, ваза с апельсинами, открытая коробка шоколадных конфет. «Покайфовали, засранцы!» – со злостью подумал Нил и рявкнул на Леру:

– Помоги одеть его!