Избранники народные

— Отныне это твое Евангелие. Учись на добрых примерах. Нам на их толкование потребуются одна ночь, три пачки «Примы» и легкая жрачка. Лучше всего чай с поджаристыми крендельками.

— Ты придуриваешься? Я твои тоскливые писульки видеть не желаю. Ты мне оскомину набил со своим нытьем о больной народной совести. Все пророком мнишь себя!

Однако Пушкин так-таки подвинул к себе повесть. Повел глазами:

«Прасковье Васильевне, жене воронежского губернатора Лачинова, генерал-поручика и кавалера, под утро был сон: молодая императрица Екатерина приплыла к их городу на красивом раззолоченном струге и, сложив у рта пухлые белые ладошки, напевно кличет ее мужа Александра Петровича.

Вняв за чаем ее рассказу, Александр Петрович поморщился и велел принести себе персидской гуляфной водки, настоянной на лепестках черной розы.

— А чем черт не шутит!.. — хватив две чарки подряд, философски произнес Лачинов, и генеральская суровость овладела им».

— Нормально! Наш был мужик! — приободрился Фефилов.

«Он велел срочно звать в свой канцелярский кабинет суконного мануфактурщика Семена Авраамовича Савостьянова, потом же героя-артиллериста подполковника Степана Титова, полицмейстера Ивана Судакова и коменданта Воронежа бригадира Александра Хрущева.

Как только комендант вбежал, генерал-поручик распорядился немедленно собрать ватагу самых ловких и трезвых плотников. Чтобы у реки к обеду поставить триумфальную арку, украшенную ажурными китайскими фонарями, гирляндами цветов и лучшими турецкими тканями, обязательно с вплетением золотых нитей. Суконщику предстояло приготовить подарочные куски блескучего расписного шелка. Герой-артиллерист потребовался Лачинову для организации торжественного салюта, а Судаков — для соблюдения достойного порядка.

Подполковник бодро доложил, что у него к такому моменту как раз имеются удивительные фейерверочные китайские снаряды, купленные совсем недавно по случаю на астраханском базаре у турецких цыган. Вообще, он был настроен решительно, по-боевому, потому что полчаса назад лично с вдохновением выпорол два десятка своих мужиков из села Ямного. Их вина состояла в том, что сегодня утром на учениях, которые он ежегодно устраивал под барабаны, они утопили пушку в бездонной луже в центре села, так и не совершив из нее ни единого выстрела.

В полдень Лачинов, несколько бледный, странно улыбающийся, вошел в комнату к Прасковье Васильевне и крепко обнял ее. Оказывается, запыхавшийся полицмейстер только что доложил ему: из-за Заячьего острова со стороны Дона вышла галера императрицы и бросила якорь напротив наспех возведенной триумфальной арки. В ту пору плотники как раз вбивали последний гвоздь.

Увидев на палубе улыбающуюся красавицу императрицу в белом флеровом чепце и домашнем ватном шлафроке, подбитом горностаевым мехом, а также генералов ее свиты и иностранных посланников, работники посыпались с арки в реку, как лягушки с берега в воду, заприметив пикирующую цаплю.

— Эй, кто-нибудь! Что это за город? — озорно прокричала им Екатерина, точно она все еще была шаловливая девочка Софья-Августа, а не державная императрица бесчисленных российских народов. — Мы заблудились!!

Государыня не лукавила: даже в Сенате лишь недавно завелась карта России. И то по оказии. Екатерина, присутствуя на очередном заседании, случайно обнаружила отсутствие таковой. Когда сенаторы задумались назначить на Воронеж нового губернатора, вместо проворовавшегося прежнего, то стали спорить, где находится сей город. Поднялся настоящий базарный крик. Одни доказывали, что Воронеж располагается на границе с Польшей, другие утверждали, что его следует искать под Киевом. Тогда императрица вынула пять рублей из собственных денег и со вздохом послала обер-секретаря в Академию наук купить печатный атлас в подарок сенаторам. Потому ничего удивительного не было в том, что капитан ее галеры привычно вел корабль по памяти и спутал с излучиной главного русла Дона впадавшую в него крепкую, быструю реку Воронеж.