Избранники Смерти

И вдруг все в один миг переменилось. Потемнело кругом, сверкнули молнии, на руках его, замерших на мешке с овсом, выступила алая пена, потекла по предплечьям, по локтям, закапала на пол, растекаясь в единственное слово, которое Дорофейка не мог прочесть, но тотчас запомнил. Видение схлынуло. Он снова был он один в чулане, руки его были чисты, а на полу не осталось и следа.

Дорофейка понял, что слово это, данное ему в видении, очень важно, да только кто его прочтет? Выдать себя Агнешке или Бориславу? Сказать, что Мирогнев излечил его слепоту, ударив в глаз? Не засмеют – глаз-то видит, да только едва ли подпустят к младенцу. Станут – не из корысти, в этом был уверен Дорофейка, из жалости, как его приняли, – таскать к младенчику калек да юродов, чтобы лечил. А добро да здоровье – они товар ходовой, всякий хочет себе урвать, никто не спрашивает дающего, только просят да требуют. А ну как узнает княгиня – тотчас Мирогнева у них заберут, хорошо, если с матерью, а если так? Разбойников княгиня милует – поди разбери, что у нее на уме.

Дорофейка выбрался из кладовки, скинул лапти и, тихо ступая босыми ногами, вышел на крыльцо. Начертил палочкой слово на земле у порога и забежал обратно, слыша, как скрипит створка ворот конюшни.

– Война, – прочитал, медленно разбирая буквы, конюх. И, рассердившись, крикнул в сторону кухонного окна: – Кто писал? Бабы-дуры, кто писал? Говорил батюшке Бориславу, нечего вас буковьям учить. Какая вам война? Брехуньи!

Дорофейка сжался, забившись в угол и крепко зажмурившись, и тихо повторял себе: «Война».

– Эй, мальчик, хозяйка твоя дома? – спросил над головой незнакомый мужской голос. – Лекарка Ханна мне нужна. Княгиня за ней посылает.

Дорофейка ничего не успел ответить. Навстречу посланцу княжескому выступил Борислав, выглядел он грозным и сердитым.

– Зачем ей лекарка Ханна? Ханна службу свою окончила, была она на гербе у Владислава Чернского, теперь свободна. Дите у нее маленькое. Не пущу.

– Вот с дитем и велено привести, господин манус, – поклонился гость. – Ведь не у одной у нее дите. Князь Мирослав день и ночь плачет, не ест. В тереме лекарки нет, кто и был в Черне, разбежались, боятся, что на княжеском дворе призрак их заберет или княгиня убьет в сердцах, как старого сказителя убила. Не для княгини прошу – для князя нашего, в котором кровь Владиславова течет. Манус, отпусти свою хозяйку, головой перед тобой за нее отвечу, глаз не спущу. Я при ней все осень и зиму служил. Думал, уж нет ее в живых, извела проклятая Надзея…

– Петр, то-то я слышу, голос знакомый, – вышла на крыльцо Ханна, погладила Дорофейку по голове, успокаивая. – Так и знала, что проболтаются тебе девки, не смолчат. Да только лучше будет, если ты уйдешь, а то узнает княгиня, что я тут…

– Знает, – сокрушенно проговорил Петр. – За тобой прислала, лекарка. Сказали ей, что ты родила. Кто – не ведаю. Точно не девки. Их за то, что знали и не сказали, за косы оттаскала Агата сгоряча, но они тебя не выдали. Другой кто-то. Сказала: если хочет в Черне остаться жить, придет и ребенка принесет. И пусть не ждет, пока за ней с посохами и книжками придут – сама явится.

Дорофейка почувствовал, как похолодела, затряслась рука лекарки.

– Ты иди, Петр, – сказала она твердо. – Я ребенка соберу и явлюсь.

Гость еще помялся на пороге, но, успокоенный ласковым обращением хозяйки, ушел, простившись до нового свидания.

Ханна торопливо побежала в дом.

Дорофейка юркнул за нею, вслед за Бориславом, который, грохоча сапогами, последовал за лекаркой.

– Уходить мне надо, Борислав Мировидович, – зашептала она. – Отберет княгиня Мирогнева. Погубит.

– Да отчего она должна его погубить? – спросил, недоумевая, Борислав. – Не станет тебе мстить княгиня, что дочку ты ее не спасла. На все Землицына воля… Ведь не сын же твой Гнешек Владислава Чернского?

– Нет, – замахала руками Агнешка. – Мой он, только мой!

– Вот так и скажешь ей. Гнешека довольно на руки взять даже слабому магу, чтобы почувствовать, что мертвяк он и силы в нем нет ни капли. А как поймет княгиня, что не княжеский он сын, так и отпустит тебя. Будешь ходить в терем, наследника врачевать. Куда ты собралась бежать? В лес? С новорожденным?

Дорофейка увидел, чуть приоткрыв глаз, как хозяйка села на постель, залилась слезами, а бородач обнял ее за плечи и погладил отечески по коронованной золотыми косами голове.

– Бери ребенка и иди. Я тебя из ледяного склепа мертвого вытащил, помнишь? Из заклятья смертного вытянул. Хоть на сколько хочешь замков тебя запрет Агата – я тебя выведу и еще должен останусь навек за то, что руки мои ты мне вернула. Веришь?

Ханна горестно кивнула. Вынула из кроватки Мирогнева, стала пеленать, медленно, словно прощалась с ним.

Глава 85

Младенец сучил ножками, дрожа всем телом. Под глазами его залегли глубокие тени, глазки гноились, опухли. Ноготки на ножках и ручках посинели.

Агата спеленала внука и передала на руки кормилице, но Мирослав отвернулся от груди, не тронув даже капли молока, и вновь затрясся в судороге.