Избранники Смерти

Когда первый раз увидел ее Болюсь, сразу понял, что к чему, как угодил закраец в ловушку. То и дело приходило к нему во сне личико девки с синей лентой в косе, занавешенной от ясновидца искристыми струями воды. И девчонка, что увидел он на ступеньках храма плачущей, была если не как капля с каплею схожа с той, погибшей, то словно ее младшая сестра. Тот же вздернутый носик, тот же открытый взгляд, длинная пшеничная коса, да и лента в косе… вроде та же. Фигурка ее, пока еще угловатая, обещала стать мягкой и теплой, как каравай свежего хлеба, который едва достали из печи.

– Что с тобой, красавица моя? Что, доченька? – спросил у девчонки словник, протягивая ей кусок хлеба и без раздумий накидывая на дурочку словничью петлю. На «красавицу» – бросай, на «доченьку» – подсекай да тяни.

– Мне бы книжника Конрада, – всхлипнула та. И скрывать ничего не собиралась, не таилась. Знать, так и ходила по площади, по верхнему и нижнему городу и спрашивала весь день о книжнике. Пока из сил не выбилась.

– А что тебе до книжника? – спросил словник и уж тут потянул за петельку, заставил девчонку забыть свою сельскую пугливую осторожность.

– У нас в Полянах в яме закраец сидит. Он меня спас, а сам в ловушку угодил. Уж как его били, тятенька, так собаку не бьют. Лук переломили, руки все разбили. В железо заковали, чтобы не колдовал.

– А чего не убили-то, дочка? – недоуменно спросил словник.

– Радуги боятся. После смерти князя Владислава топь-то словно взбесилась. Недалеко от нашей деревни уж одно око стоит, никто закрыть не может. Деревенского колдуна приломало. Добили его вилами, чтоб не мучился, да только окошко так и крутится, так и ищет. Нам-то, мертвякам, от него ни жары, ни стужи, а вот маги, что в деревне хозяйничать пришли, те боятся. Другие, с ножиками-то длинными, стальными, давно бы его прирезали, да маги не велят. Топь, говорит, откроется – его туда кинем. Тятенька, ведь они Песчанку сожгли. Скоро хотят на Яснинки идти, верно, снимутся – и Поляны наши пожгут. Отведи ко книжнику Конраду, Землицей прошу. Никто не хочет мне сказать, где его искать, а ты знаешь, я чувствую. Отведи.

«Ишь, чуткая какая», – подумал про себя старик. Тлела в девчонке искорка силы, да такая маленькая, что едва и хватало всего на это предчувствие.

– Лента-то у тебя какая красивая, – спросил он осторожно. – Сестренка подарила?

Девчушка заулыбалась, покраснела.

– Так он и дал. Великан закрайский. Нету у меня сестренки.

– А с ним не было ли такой-то вот красавицы? А то была у меня знакомица, и все кажется мне, ее это лента.

Девочка насторожилась, насупилась:

– Нет. Он один пришел. А лента эта теперь моя. Если и была у нее другая хозяйка, то, верно, глупая, потому что ленту ему отдала и сгинула. А я от него никуда бы не делась. От такого-то сильного.

Уж больно глупа была девчонка. Едва уговорил ее Болюсь остаться ждать за городом, в лесу, пока приведет он ей «книжника Конрада».

Заметив, что и сейчас, в ночи, сидит она точно там, где он оставил, все в той же позе – обняв руками тощие, покрытые синяками коленки, догадался старик, что упрямая деревенщина с полудня так с места и не сошла.

– Ела ты? – спросил словник, снимая с плеча котомку и тяжело опуская на траву.

– Да какое, – прошептала девчонка. – Я все боялась, что ты, тятенька, не придешь.

– И толку-то, что боялась. Можно и со страху поесть. А то куда ты нас заведешь, если станешь с голодухи спотыкаться да забываться?

Болеслав протянул девчонке кусок пирога, что сумел утащить с кухни.

– А с тобой, тятенька, это не книжник ли Конрад? – спросила девчонка, хлопая глазами. – Какой толстый! Значит, маг сильный. Сильнее, верно, того закрайского-то, раз он его на выручку-то позвал.

Болюсь едва со смеху не покатился по траве. Коньо засопел, достал из сумки кусок говядины, завернутый в вощеную бумагу.

– На, лопай, авось и сама в колдуньи выйдешь. Зовут тебя как?

– Яся, – ответила селянка, отчаянно жуя одновременно пирог и мясо. Поэтому с набитым ртом получилось у нее: «Хафя». –  Идти нам надо, дяденьки, – затараторила она, прожевав. – А то не поспеем. Я сюда-то всю ночь бежала и все утро. Во.

Она подняла вверх ногу, сунула к лицу словника голую, в кровь разбитую пятку.

– Так-таки мы с тобой и побежали, – усмехнулся словник хитро. – Знаю я, где подвода плохо стоит да коник к ней имеется. Обождите меня за воротами.

Девчонка кивнула и, вскочив и деловито одернув рубашку и юбку, с трудом взвалила на плечо сумку словника.

Конраду ничего не оставалось, как двинуться за ней.

Болюсь слышал, как они идут, тихо переговариваясь. Черна погрузилась в сон. Только вдалеке слышен был звон упряжи на тележке ночной стражи да редкий окрик.