– Жил гневный праотец Небо в своем высоком чертоге. Ласкало его огненное золотое светило, ублажали телом белым рассыпчатым облака, а коли хотелось ему ярости своей выход отыскать, выходили против Неба бойцы-тучи, и метал в них праотец стрелы-молоньи. И никого, кроме себя, не видел он, ни к кому душой не оборачивался.
Элька махнула рукой, отсылая прочь Надзею, и та тихо вышла, бросив последний яростный взгляд на рассказчицу.
Ханна только усмехнулась. Видно, не пугали ее взгляды. За зиму похорошела словница, и теперь, глядя, как сидит она у постели молодой княгини, невольно подумала Агата, что дураком был бы зять, если б не взял, как говорят, девчонку в полюбовницы. Элька мужа к себе не подпускала, а мужику – Агата вспомнила о покойном супруге – ласка нужна. Владислав Чернский хоть и суров, а все мужик, все мужское ему надобно, а кроме того, женщина ему нужна такая, чтоб не сумел он, как Эльку, меж двух пальцев зажав, сломить. Вот как эта Ханна: магию свою не выпячивает, дело травничье знает, на злые языки внимания не обращает и гордость имеет, а главное – ни разу, сколько ни гнобили ее Элька и Надзея, не высказала травница своей обиды князю. Вот такую бы девку приставить к Эльке еще в девчонках…
И снова показалось Агате, что когда-то уже приходила ей в голову эта мысль. В точности та же, да только не помнила она, когда и как это было. Снова муторно стало на душе, тяжко, словно набежала на яркое зимнее солнышко серая тяжелая туча.
– И только случилось раз, в день, что зовем мы нынче Землицыным, – продолжала Ханна, – глянул праотец Небо вниз со своей высоты и увидел, как хорошо внизу: текут голубые реки, шумят изумрудные леса. Влюбился он в Землю и, пригрозив ей громами и молоньями, опустился к ней, чтобы сделать ее своей. Земля содрогнулась, принимая его в объятья. И от этого родились семь сыновей: Примек, Вторек, Середек, Квартек, Квиньо, Сектек и Септьо. И последняя вышла из чрева матери ясноглазая Бяла.
Поклялась себе Землица, что защитит детей от грозного отца. Но однажды, когда Земля задремала, во двор, где играли ее дети, вошла незнакомая женщина в голубом плаще.
– Я сестра вашей матери, – сказала она ласково, – и зовут меня Смерть. Я давно хотела познакомиться с вами. У меня есть подарки для каждого от вашего Небесного отца.
– Не нужно мне, – ответил Примек, – мне довольно моего воображения. Мне не бывает скучно.
– И мне не нужно, – ответил Вторек, – мне довольно на мир смотреть да о мире рассказывать.
– И мне не нужно, – ответил Середек, – у меня две руки. Сам себе игрушек возьму.
– И мне не нужно, – ответил Квартек, – матушка дала мне колечко, не нужны мне другие игрушки.
– И мне ничего не нужно, – ответил Квиньо, – мне довольно книги, которую я читаю.
– Не нужно и мне, – ответил Сектек, – мне достаточно любой ветки, что сломаю в лесу.
– Я нашел живую скалу у реки, – отозвался Септьо, – в разговорах с ней день летит незаметно.
Только младшая дочь Бяла подошла к Смерти и сказала:
– Дай мне, тетенька, игрушек.
Улыбнулась Смерть, взяла ее на руки, подняла над головой и спросила:
– Видишь у батюшки-Неба за пазухой серебряный ножичек?
– Вижу, – ответила Бяла и протянула руку к чистому месяцу.
– Возьми его и вырежи себе игрушечки, – ответила Смерть, посадила Бялу с месяцем в руке под калиновый куст, дала ей из своей руки косточку и подошла к старшим братьям. Стала их ласкать, целовать, расспрашивать.
Проснулась мать-Земля. Запричитала зычным голосом. Подбежали к ней дети, подошла Безносая.
– Где моя доченька? – спросила Землица. – Где Бялочка? Не случилось ли беды?
Бросились братья под калиновый куст, привели Бялу к матери.
– Что ты, моя доченька, делала? – спросила.
– Сделала я себе игрушечки, – ответила Бяла, – месяцем чистым из мертвой косточки вырезала, соком калиновым алым выкрасила, в уста поцеловала…
Побежали братья в другой раз под калиновый куст искать сестрины игрушечки. Да только ничего не нашли. Разбежались человечки, расселились по всему телу матери-Земли, стали ее щипать-щекотать. Рассердилась Земля на Бялу:
– Разве затем наделила я тебя силой наравне с братьями?
Отняла Земля у дочери колдовскую силу, хотела стряхнуть с себя да сломать костяные игрушечки.
Тут упала Бяла на материнскую грудь, стала слезами заливаться, обратилась широкой рекой. И по берегам той реки тотчас расселились человечки, стали деревни да города строить.
И стала Бяла игрушечкам своим – народу, из косточки мертвой чистым месяцем вырезанному, – да братьям своим заступницей. Шумит речка, у Земли-матушки за всякого просит…
– Вот так и бывает, – плаксиво пробормотала с постели Элька. – Все детям, а о матери никто не думает. А вот как они даются, дети-то.
Агата, едва сдерживая слезы, поспешно вышла прочь. Что сделала она не так? В чем провинилась перед Землицей, что та наказала ее худшим из испытаний – невозможностью ничего изменить и никого защитить? Бездействие изматывало и злило. Долгие годы была Агата хозяйкой, и не только домом – княжеством заправляла, пока супруг охотами да бабами себя тешил.