Избранники Смерти

– И ты пожалел, что ли, батюшка? – бросил Влад через плечо старику-словнику, прижавшемуся к стене поближе к лестнице – уж больно грозна беседа выходила у князя с повитухой княгининой. –  Его узнаешь? – обратился он снова к лекарке, не дождавшись ответа от старика.

Девушка кивнула.

– Знаю. Он от меня твоих охотников увел, петлю на книжника накинул ловко, тот и не приметил.

– Испугался, батюшка, – запричитал Болюсь, трясясь всем телом. Уже мерещилась ему усаженная головами Страстная стена. – Подумал, высший маг она. Петля-то моя так и отскочила. А потом она за нож из проклятого железа схватилась, я и вовсе перетрухнул. Да и больного пожалел, уж как тяжко стонал.

– Какого больного? – спросил Владислав, глядя, как переменилась в лице Бяла. Губы ее затряслись, руки задрожали пуще прежнего, в глазах отразилась такая боль, что Владислав с трудом поборол желание броситься к ней и прижать к себе, почувствовать вновь ее тепло, словно дрожь ее тела заставляла оживать его собственное, сжатое тисками самообладания, злости и желания отомстить.

– Братец у нее больной лежал, – заторопился ответить словник. – Мало ли что не схожи. Сказано – братец, так я и не перечил. Не знаю, жив ли. Крепко руки ему выжгли.

Владислав глянул на девушку. Без черного своего платка, с разметавшимися по плечам рыжими волосами, с лихорадочным румянцем на щеках – не бабой глядела, девчонкой. Как раньше не увидел он, что не старше словница Ханна его супружницы? Глухая злоба накрыла князя с головой. Имя бы вызнать «братца» этого, узнал бы проклятый ветром насильник, что такое боль, попомнил бы, как куражиться над слабой лекаркой, что сама жизнь из нее на долгие месяцы ушла и только-только возвращается.

Жаль, не умела читать его мысли лекарка. Сжалась, решила, видно, что гнев его на нее нацелен, вот-вот обрушится.

Стыдно стало Владиславу так, что зубы свело, сама голова опустилась.

– Вот какая ты оказалась, ведьма из Вечорок, – пробормотал он сам себе.

– Думала, умнее ты, властитель чернский, – скривив надменно губы, прошипела Ханна. Видно, решила, что все равно не жить ей, не выбраться из подземелья, где режет людей под колдовскими огнями князь-кровопийца. – Заладил: «вечоркинская ведьма»… Да, я это. Давно с топью знаюсь. Мать мою она приломала. И если б могла я ею властвовать, неужели не сумела бы отвести от той, что единственная любила меня во всем земном пределе? Да только уж вбил ты себе в голову – ведьма. Бессильная, вилами благословленная на сотню верст окрест родного дома – а все ведьма. Ну давай, режь. Нет у меня на тебя обиды, благодарю за кров и покой. Впервые за столько лет спала без опаски, ела досыта…

Конрад и Игор смотрели, напряженно застыв, но не на лекарку – на князя. Лицо его словно окаменело, замерло. Владислав чувствовал, как от напряжения гудят мышцы, но пошевелиться не мог. Ловил каждое слово.

А потом, не разбирая, чисто ли, опустился на колени перед девчонкой. Она только ойкнула и умолкла.

Владислав обнял ее ноги, прижался лицом к черной колючей ткани и проговорил тихо: «Прости».

Не знал он, у кого просит прощения – у девчонки ли, что гнали вилами по деревням из-за того, что убедил он всех: повелевает кто-то топью. Вот и нашли деревенские ту, на кого страх свой можно, словно на жертвенного ягненка, повесить да забить камнями до смерти, чтобы Смерть цветноглазую умилостивить. А может, просил прощения у тех, кого убили, снасильничали, чтоб к нему доставить… вечоркинскую ведьму.

Не знал он, что с ним такое делается, что творится. Раньше и бровью бы не повел, а теперь – верно, Бяла это все, Бяла – словно душу кто из него вынул и в ступке размял в труху, в мелкий летучий пепел.

– Что же это делается… околдовала… мага высшего околдовала… – зашептал, пятясь к лестнице, старик-словник. – Ох ты ж, Землица, заступница, блага помощница…

– Стой!

Не понял сперва Влад, кому крикнула Бяла-Ханна, ему или старику. Выпустил ее ноги, вскочил, думая: а не прав ли старик, а ну как и правда зачаровала его Бяла каким-то своим особенным колдовством…

Почувствовав волю, бросилась лекарка к старику и зажала ему ладошкой рот.

– Не говори. Матушка эту молитву шептала, когда око ее приломало.

Владислав почувствовал, словно толкнули его в лоб, как давеча учитель – узловатым пальцем. Сложилось все в один рисунок, почти, только чуток додумать, понять, собрать, приладить одно к другому да осмыслить, как это все вспять обернуть. А для этого – не зря пришел с подсказкой высший маг Мечислав – все у него под носом есть, в руках. Осталось не выпустить.

Во все глаза глядеть, не пропустить ни слова, ни намека, не дать ускользнуть ниточке…

Глава 43

Он и смотрел во все глаза, озирался, ожидая подвоха. Да только никто не кричал, не гнал, не бранил, не называл побирушкой и юродивым.

Багумил потрогал пальцами покрывало на широкой кровати, и такое оно было гладкое, чистое, что свои пальцы показались ему корявыми сучьями, землей перемазанными.