Избранники Тёмных сил

Я сам едва могу поверить в то, что увидел. Моя рука дрожит, когда я записываю эти строки в своем дневнике, и вместо некоторых букв на бумаге расплываются кляксы. С недавних пор я всюду ношу с собой письменные принадлежности, спрятанные во внутреннем кармане сюртука, и кошелек, в котором никогда не иссякает запас золотых монет. Почему-то меня преследует навязчивая мысль, что кошель, расшитый странными символами, это последний подарок Даниэллы. На маскараде, на плаще златокудрого юноши я заметил точно такие же символы, но тогда не придал этому особого значения, а теперь его вышитый рунами плащ служит еще одним доказательством того, что он, во всяком случае, не простой смертный.

Я был так напуган собственными размышлениями, что даже не вздрогнул, когда чья-то тяжелая рука легка мне на плечо. Я просто не воспринимал больше ничего пугающего на кладбище вокруг себя, потому что леденящий, пронизывающий до костей страх я носил внутри себя, в своих воспоминаниях.

Чужая рука твердо лежала на моем плече. Я уже хотел полезть в карман, чтобы подать монету, если за моей спиной обычный бродяга, или расстаться со всем своим золотом, если это грабитель. Пусть он забирает весь кошель вместе с проклятием Даниэллы, вместе со злым роком всей моей семьи, но подкравшийся сзади до сих пор не начал ни просить подаяния, ни угрожать, приставив нож к горлу.

— О, ты уже делаешь успехи, — кто-то перегнулся через мое плечо, чтобы заглянуть в записную книжку. Я узнал восторженный, насмешливый говор, и по спине у меня пробежала дрожь.

— Опять вы! — я не оборачивался, не хотел больше видеть лохмотья и жуткое лицо того, кто вдохновил меня на все это безумие, на жуткую, не сулящую ничего хорошего охоту за дьяволом.

— Умение колдовать — твоя наследственность! — рассмеялся он.

Я снова ощущал запах земли и зловоние разложения, исходящее от его странной одежды. Даже ряженый факир, пронесшийся мимо меня на маскараде, не пытался изобразить такое убожество лохмотьев в странном сочетании с горделивостью манер.

— Я никогда не колдовал, — спокойно возразил я. — В этой области я не намерен делать успехов.

— Умение превосходно лицемерить ты унаследовал от отца, — он потрепал меня по плечу и ткнул длинным крючковатым пальцем в блокнот. — Скажи мне, что это такое?

— Это мой дневник, — ответил я и хотел закрыть записную книжку, но он мне не позволил.

— На каком языке он написан? С помощью какой азбуки? — настаивал мой преследователь. — Разве ты записываешь свои мемуары не колдовскими символами.

— Ну, хватит! — если он провоцировал меня показать, о чем я пишу, то он своего добился. — Взгляните, это мой родной язык, даже не иностранный.

Я взглянул сам на исписанный лист и выронил перо от изумления. Что он сделал, этот колдун, который трется за моей спиной? Или виной всему я сам? Наверное, это галлюцинация. Я смотрел на собственные записи, которые были мне хорошо понятны еще секунду назад, а видел череду причудливых, витиеватые и абсолютно бессмысленных для меня колдовских символов. Я просто не мог их прочесть, тогда, как же мне удалось все это написать?

— А как тебе удалось пересечь по диагонали весь город, при этом обгоняя всадников и кареты? — вкрадчиво твердил голос у меня за спиной. — Как тебе удалось остаться живым и невредимым, выпрыгнув из высокого окна. Другой на твоем месте сломал бы хотя бы пару костей, а ты отлично себя чувствуешь и даже испытываешь желание пререкаться с теми, кто желает тебе добра.

— Уж не себя ли вы имеете в виду? — по моему мнению, на этот раз он перешел все границы. Кроме него, еще никто не пытался причинить мне зла.

— Даже тот, кто убил твою сестру?

— Вы читаете мои мысли?

— Это совсем не трудно, — тихий хохот раскатом пронесся по кладбищу.

— Уходите, — потребовал я, мне было неприятно находиться в его компании.

— Ты прогоняешь меня, а ведь я хотел навести тебя на след убийцы, — он сделал вид, что собирается уходить.

— Нет, стойте, — я сдался и закрыл руками лицо, перо и дневник упали на землю. — Разве не вы сами сказали, что его след мне укажет книга? Так зачем же вы явились снова?

— Я почувствовал твое отчаяние, — он снова приблизился ко мне, длинный рваный балахон колыхался на нем, как на чучеле. Он бы и выглядел пугалом, выставленным в огороде, благодаря своей потрепанной шляпе, если бы из-под ее полей не светились кровожадным огоньком алые, как драгоценные каменья глаза. Кости резко выпирали на скулах и на груди. Мне почудилось, что под расстегнутым воротником на лишенной кожи груди среди обнаженных костей копошатся черви.

— Батист, Батист, — устало, осуждающе протянул он. — Ну, зачем тебе гнать от себя покровителя твоей семьи?