Избранники Тёмных сил

Решимость меня оставила. Я чуть было не выронил нож. Меня затошнило от мысли, что придется перерезать эту шею, увидеть боль в этих глазах. Или я сам оказался слишком труслив, или же чары Эдвина действовали безотказно.

Я даже не знал, откуда мне стало известно его имя. Просто вдруг откуда-то пришло ощущение, что я знаю его уже очень давно, и рука, сжимавшая нож, дрогнула.

Какой-то бродяга вцепился мне в плечо. Длинные с ободранной кожей пальцы мяли отворот моего камзола. Я хотел полезть в карман за парой монет, но рука, как будто, отнялась.

— Это он! Вперед! — зашептал у меня над ухом знакомый голос. — Не медли, второго такого шанса не будет. Сейчас случится нечто неожиданное, воспользуйся суматохой и снеси ему голову, под сценой, в сене, спрятан пригодный для этого дела палаш. Ты заметишь рукоять, когда подойдешь поближе, один удар, и дело будет сделано…но это должен быть очень меткий удар.

Последняя фраза потонула в сухом шелестящем смехе. Он прозвучал над самым моим ухом и чуть не оглушил меня.

— Один меткий удар, и у моих ног будет лежать голова невиновного, — очень тихо возразил я.

— Каждый в чем-нибудь виновен.

— Но я ищу только того, кто виноват в моих бедах.

Какая-то полуобернувшаяся дама, очевидно, приняла нас за репетирующих актеров, что-то тихо хмыкнула и снова обратила взгляд на сцену.

— Не будь малодушным, Батист!

— Это, может быть, не тот человек, — слабо защищался я, вернее, хоть это и было безумием, но я защищал того, кого намеревался убить.

— Не лги самому себе. Ты отлично знаешь, что он вовсе не человек. Вперед! Через несколько минут уже будет слишком поздно.

— Нет, — твердо произнес я.

За спиной раздалось тихое поскребыванье. Мне почудилось, что десятки крыс закопошились где-то под мостовой, в черной сети подвалов и канализаций.

— Сейчас начнется суматоха, — предупредил голос у меня над ухом. — Если ты упустишь свой шанс, то второго уже не будет. Какую роль ты выбираешь, палача или стороннего наблюдателя?

— Я сам разберусь, — я попытался сбросить сильную когтистую руку, нещадно вцепившуюся в мое плечо. Казалось, что под давлением длинных корявых пальцев вот-вот хрустнет кость.

— Дурак! — прошипел голос у меня за спиной. Сильная рука вцепилась мне в волосы и толкнула вперед, нарочно, чтобы я расшиб лоб о мостовую. Бродяга нанес удар и мгновенно исчез, а я упал на землю, но вскочил на ноги так молниеносно, что никто даже не заметил толчка и падения.

Не было больше рядом ни жестокого советчика, ни даже Эдвина. То место перед сценой, где стоял он, теперь было занято другими. Серая одноликая толпа, и нигде больше не видно чудесного сияющие нимба его локонов. Неужели я снова упустил его. Эдвин растворялся в воздухе, как джинн из сказки, и появлялся в самом неожиданном месте. И где теперь мне его искать.

Тревожные скребущие звуки и писк донеслись до меня снова, но уже не из-под земли, а, казалось, со всех сторон надземного пространства. Какой-то наглый серый зверек вцепился острыми зубками в носок моего сапога. Я скинул его, но к ногам тут же подскочили другие мелкие зубастые крысята. Я готов был посылать проклятие в адрес всего, что связано с колдовством. Это ведь опять шутки Эдвина. У обычных крыс не бывает таких острых зубов и такой страсти к насилию, даже за счет самоуничтожения. Они кидались прямо на людей, не пугаясь ни огня, ни оружия. Я вытащил револьвер, прицелился в какого ловкого зверька, карабкающегося по занавесу, выстрелил и попал в фонарь, болтающийся над сценой на крючке. В колдовстве я имел успех, но во всех бытовых нуждах меня, как будто, преследовали несчастья. Осколки от разбитого фонаря поранили актрис и нескольких зрителей, огонь вырвался на волю и теперь жадно лизал занавес и потолочные балки. Одна из них опасно накренилась. Я быстро пошел вперед, раскидывая ногами снующих рядом крыс. Мне показалось, что на сцене осталась одна девушка, и горящая балка вот-вот упадет на нее. Остальные члены труппы проворно спасались бегством. Как легко люди бросают в беде своих друзей и сотрудников? Девушка стояла одна на уже вспыхнувшей сцене и была абсолютно спокойна, даже хладнокровна, будто огонь не мог причинить ей вред. Она неспешным движением руки сняла треуголку и маску. В отблесках пламени она показалась мне идеальным белым манекеном.

— Осторожно! — крикнул я ей, но она смотрела не на меня, а куда-то далеко, в конец площади, туда, где серая масса копошащихся зверьков расступилась перед отрядом стражей инквизиции. Августин, как обычно, был в самом центре событий, и девушка смотрела прямо на него. Он тоже заметил ее и смутился. Крысы разбегались, освобождая ему путь, ни одна из них не посмела вцепиться в края его балахона, волочившиеся по земле, будто он был заговорен. А вот в туфельку одиноко стоявшей на сцене коломбины попытался вцепиться какой-то нахальный зверек. Он укусил ее всего раз, а потом взвизгнул так, будто она его пихнула, и шмыгнул в какую-то дыру. Неужели на туфельку попал ядовитый порошок, каких много среди театрального грима.