Избранники времени. Обреченные на подвиг

„В связи с тем, что на заседании у тов. Булганина по докладу Главной инспекции Вооруженных Сил принципиально решен вопрос о ликвидации Дальней авиации как самостоятельного рода авиации и принято решение влить Дальнюю авиацию в состав ВВС – прошу Вас дать разрешение на увольнение меня в отставку.

Причины, побудившие меня обратиться к Вам с этой просьбой, две:

1. Состояние моего здоровья не является хорошим.

2. При обмене мнениями у тов. Булганина мне стало совершенно очевидно, что пребывание мое в ВВС не принесет пользы делу, так как высказывание мнения о Дальней авиации со стороны ВВС тождественно 1944 году.

В отставке я буду иметь возможность как следует заняться своим здоровьем, после чего смогу принести еще некоторую пользу на гражданской работе.

Убедительно прошу Вас, товарищ Сталин, разрешить вопрос положительно.

14.5.48 г. Голованов“.

Но все обернулось иначе. 19 мая приказом министра Вооруженных сил СССР „за серьезные упущения в служебной деятельности по руководству частями и соединениями“ Голованов с должности командующего Дальней авиацией был снят и зачислен в распоряжение министра Вооруженных сил с привлечением к работе в области авиации.

Можно было ожидать все, что угодно, только не это. На полном разбеге – как в стенку. В один миг рухнул весь мир его надежд, судьба расплылась в тумане.

Сталин промолчал, но приказ – это был его всемогущий перст: никто другой с ним так поступить не посмел бы!

Исчезновение

Что дальше? Голованов не заблуждался, хорошо зная по опыту „новейшей истории“, что государственные и военные деятели такого масштаба, к которому принадлежал и он, в подобных обстоятельствах, как это случилось и с Новиковым, влачат свою судьбу через Лубянку.

Он исчез с горизонта мгновенно и намертво, найдя убежище на Икше, где была его дача. Многие месяцы о нем никто ничего не знал – где он и что с ним. Однажды Булганин потребовал его выхода на службу, но Голованов не отозвался, и Булганин не стал настаивать на том вторично, видимо догадываясь, о чем мог подумать Голованов, получив подозрительный вызов.

В Москве Александр Евгеньевич не появлялся – даже за денежным окладом не приезжал. Оброс, говорят, до неузнаваемости. Работал на огородных грядках как заправский мужик. Накоплений – никаких, а у него четыре прекрасные дочери и славный малышок – сынишка. Как могла помогала мужу Тамара Васильевна – удивительной красоты женщина, статная, с тонкими благородными чертами лица, да и всего ее облика. С Александром Евгеньевичем это была на редкость видная и славная пара.

Трудно сказать, как долго могло еще длиться это добровольное заточение – выдержка Голованову никогда не изменяла. Но однажды, спустя почти год, Сталин, как бы между прочим, спросил Василевского – нового министра Вооруженных сил: „А где Голованов?“ (Не может быть, чтоб Сталин о нем в течение целого года ничего не знал! Но, видимо, на этот раз решил сыграть в „корректность“ именно так.) Василевский, почувствовав в вопросе положительный заряд, тут же нашелся и доложил, что Голованов планируется на учебу в Академию Генерального штаба. Сталин к такому решению отнесся одобрительно.

Когда на дачу привезли чуть ли не мешок денег годового оклада – Голованов понял: сошло!

На новом изломе судьбы

В мае 1949 года Александр Евгеньевич был зачислен на Высшие академические курсы. Учился блестяще, а завершив учебу, подал рапорт с просьбой принять его сразу на 2-й курс… общевойскового факультета академии.

Непостижимо! Казалось, авиационному командующему следовало бы, если уж он решил продолжить курс наук, переключиться на авиационный факультет, что было бы вполне логично и объяснимо. И вдруг… Что это – новое испытание судьбы на очередном, затеянном им повороте? Но Голованов все продумал и рассчитал все „ходы“ на много лет вперед.

После окончания академии он мог бы согласиться на единственную авиационную должность – Главнокомандующего ВВС страны. Но этот шанс был предельно ничтожен, а случись, приоткрылся бы (чем черт не шутит, было же нечто подобное в 42-м году?!) – диплом выпускника общевойскового факультета помехой ему не станет.