Избранница волка

Выхода действительно нет, нам предстоит быть вместе, жить рядом и стать настоящей семьей. Такая связь действительно неразрывна, и судьба, видно, поиздевалась над нами, решив свести человека и оборотня.

Да, я хотела по любви, хотела, как в фильме, в сказке… и чтоб сердце пело, и чтоб душа одна на двоих… но этого не произошло. Зато у меня теперь есть жених. Привлекательный, спасибо Фортуне, но совершенно чужой мне и не любимый. На одном притяжении ведь далеко не уедешь. Только ведь говорят, что любовь живет три года, дальше привычка. И я знаю немало семей, где страсть утихла, а осталась дружба, уважение и теплота. Может, если между нами тоже возникнут хотя бы такие чувства – это уже будет неплохо. И если помечтать, то вполне можно допустить, что и любовь появится со временем.

Заглянув к себе в сердце, я четко понимаю, что уже готова влюбиться в этого несносного канцлера. Воспоминания о том, как он бережно нес меня на руках, целовал, держал в объятьях, заставляют все внутри трепетать, а сердце сладко замирать в груди. И, может... он тоже сможет меня полюбить.

Да, я не такая эффектная, как Николь, не такая опытная, как Кларисса. Но я умею быть верной и честной. Умею заботится и слушать. К тому же я отнюдь не дурнушка, и, нарядившись в шикарные наряды, вполне могу посоперничать с некоторыми из местных красавиц. Как там в моей любимой книге говорится – “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью”. Пора приниматься за дело. Я смогу быть счастливой, пора уже перестать себя жалеть и мотать сопли на кулак, прошлого не изменишь, а вот будущее вполне. Я сама кузнец своего счастья.

После принятия судьбоносного решения, на душе становится легко и радостно. Имея в голове новый четкий план действий, я чувствую себя снова живой.

Второй вопрос, который меня безмерно волнует – мои проснувшиеся способности. Вчера я попыталась еще вспомнить пару заговоров, но применить их было не на ком. Не резать же себе руку, чтобы прочитать кровоостанавливающее заклятие… Все стишки, которые сохранились в памяти, я решила тщательно записывать, и, найдя в письменном столе гостиной старый пожелтевший от времени блокнот, тут же перенесла их туда, и те, которыми пользовалась и те, которые просто пришли на ум. Оказалось, не много-не мало, а целых десять страниц. Никогда не думала, что все эти шепотки настолько отпечатаются у меня в подсознании.

А по возвращению в столицу нужно будет выпросить у Рейнхарда разрешение на посещение библиотеки, или пускай, если опасается меня пускать куда-либо, мне какие-то книги про перевертышей найдет, ему небось и самому интересно узнать кто его будущая жена.

На минуточку возвращаюсь в дом, чтоб вытащить из духовки творожную запеканку, продукты для которой я нашла в кладовке, и снова возвращаюсь на улицу. В четырех стенах я уже достаточно насиделась.

К полудню на улице теплеет, гирлянды сосулек, висящие под крышей, начинают таять, а снег становиться липким и тяжёлым, и у меня в голове возникает странная идея, как можно себя развлечь.

Когда в дверях коттеджа появляется озадаченный моим отсутствием в домике Рейн, я уже водружаю мелкий ком на самый верх пирамиды из снежных шаров, и старательно делаю из палочек глаза, нос и рот. Выражение лица у снеговика получается странное, но я искренне горжусь делом рук своих.

– Вета? – вопрос в глазах канцлера так и светится непередаваемым изумлением. Молча развожу руками, и принимаюсь отряхивать огромные рукавицы от налипшего на них снега. – Это что?

– Снеговик – невозмутимо заявляю. – Я в детстве обожала такие лепить. У нас все их любят.

– Это какое-то божество? – подозрительно щурится мужчина, спускаясь с крылечка.

Фыркаю от смеха. Надо же, божество… Впрочем, возможно когда-то и было, в дохристианские времена, кто ж его знает. А теперь всего лишь зимнее развлечение.

– Нет, просто забава, – качаю головой и, повернувшись к снежной бабе, начинаю старательно оглаживать ее круглые бока, педантично выравнивая поверхность шаров. Так же красивее...

– А зачем вам лепить чудовище? Это весело? – канцлер обходит по кругу мое творение...

– И ничего не чудовище, – тут же возмущаюсь, обижено сопя замерзшим носом.

Рейнхард, остановившись напротив предмета обсуждения, пристально вглядывается в его рожицу и недоуменно спрашивает:

– А почему он тогда злой?

Я тоже кидаю взгляд на снеговика, справедливо отмечая про себя, что лицо у него и вправду выглядит не слишком радостным и довольным.

– Может, потому что его чудовищем обозвали? – наивно предполагаю, невинно хлопая ресницами.

– Я его не обзывал. Это констатация, – серьезно заявляет мужчина, не поддавшись на мою провокацию.

Вот нет у канцлера, оказывается, чувства прекрасного, и такта тоже нет.

Словно какая то неведомая сила дёргает меня за руку, и я, не успев подумать, набираю пригоршню снега в руку и кидаю в зазевавшегося мужчину. На миг он становится таким растерянно-умильным, что я прыскаю со смеха, согнувшись пополам, а потом мне прилетает в ответ снежок. Минуту я стою опешив, а потом быстро наклоняюсь за ответным, но когда выпрямляюсь, канцлера и след простыл.