Избранницы

Девушки вертелись перед зеркалом в белошвейной мастерской, строили глазки, а ночью укладывали волосы в причудливые прически. Украденная у сестры Алоизы зубная щетка пользовалась невиданным успехом. Сестра Дорота била тревогу в связи с тем, что из ламп в хлеву и прачечной исчез керосин. А на кухне пропал бараний жир — он пошел на смазывание отмороженных пальцев.

По мере приближения заветного дня напряжение все росло. Сабина начала часто заглядываться на себя в оконное стекло: это было единственное в приюте зеркало, Йоася подстригла себе волосы, за что получила хорошую взбучку от сестры Юзефы. Зоська, крутя задом, кокетливо говорила:

— Я чувствую, что у меня снова будет эпилепсия…

Заключались пари на то, кто получит премию за лучший костюм. И все это делалось с таким азартом, какого никогда ранее в монастыре не видывали. Я сделала ставку в сумме двух обедов на Янку, которая должна была выступить в костюме Белоснежки, тогда как большинство ставило на Йоасю — нимфу.

В один из таких дней в трапезной появился ксендз-катехета с продолговатой коробкой под мышкой.

— Здесь ленты и бусы для ваших маскарадных костюмов. Папиросную бумагу и тюль я отнес уже в мастерскую.

Поднявшийся в трапезной галдеж привлек внимание сестры Барбары. Она заглянула в дверь и хотела тотчас же удалиться, но ксендз жестом пригласил ее войти.

— Здесь есть работа и для сестры. Пусть сестра сядет с нами и порисует девушкам проекты костюмов.

Монахиня заметно оживилась, села за стол и разложила перед собой лист бумаги. Ксендз-катехета встал возле нее; вокруг стола толпились девчата.

— Я хочу быть эльфом, эльфом! — горячилась Зоська. — Нарисуйте мне, пожалуйста, костюм эльфа!

— А мне — костюм бабочки! — клянчила Сабина. — Я уже не хочу быть царевной.

Монахиня нарисовала два легких воздушных костюма и, подняв голову от бумаги, отыскала глазами Гельку.

— А тебе я рекомендую костюм подсолнечника. Желтый и коричневый цвета будут хорошо гармонировать с рыжими волосами.

Гелька, с обожанием посмотрев на сестру Барбару, раскрасневшись от радости, прошептала:

— Хорошо… Пусть будет подсолнечник!

Ксендз-катехета взял разрисованный лист бумаги из рук монахини и поднес его ближе к свету.

— Очень удачно, — сказал он. — Если так и дальше пойдет, то девушки — «рыцари господа Христа» заберут все премии.

— Прошу не толпиться! — раздался вдруг голос настоятельницы. — Почему девочки не на своих местах?

Сестра Барбара поспешно поднялась с лавки.

— И сестра не в детском саду? — удивилась матушка. — Разве детский сад уже закрыт? — Она бросила беглый взгляд на разложенный на столе чертеж костюма. — Прошу каждую из вас, кто желает быть на вечере, проставить на листке бумаги полностью имя и фамилию и описать проект своего костюма. И прошу не начинать никакой работы над костюмами, пока проекты не будут утверждены. Может быть, ксендз соблаговолит пройти в переговорную?

— Интересно, что она с нею сделает? — прошептала Янка, глядя вслед удаляющимся.

— Кто и с кем?

— Ну, матушка с сестрой Барбарой. Ведь матушка этого так не оставит.

— Чего же именно?

— Ох, и нудная же ты! Не знаешь, что ли, что ксендз только ради сестры Барбары устраивает весь этот вечер?

— И сестра Барбара одна будет есть весь ужин?

— Дура ты!..

Янка помчалась в белошвейную: звонок сзывал воспитанниц к опостылевшим кроснам.

«Конечно, для Янки я — дура, — размышляла я, глядя в окно. По двору, в направлении хлева, шла Гелька и держала в руках подойник. — И это еще называется дружбой?»

А дружбой называлось то, что мы с Янкой в одной паре ходили в часовню и костел, что с нею прогуливалась я иногда по коридору, с нею менялась таинствами четок, вместе с нею стояли мы на коленях во время молебствий! Гелька, казалось, не обращала на нас внимания. Бегала, занятая то одним делом, то другим, бранилась с монахинями, пеклась о наших малышках. Лишь по временам она останавливалась у окна и, расчесывая пальцами волосы, глубоко задумывалась над чем-то или убегала на чердак и там своим печальным голосом затягивала какую-то песню. Я тосковала по Геле и завидовала ее привлекательности, которой даже Янка и та могла позавидовать.

…Я выбежала из коридора и тоже направилась к хлеву.

— Ты одна? — прошептала я, прикрывая двери.

Гелька не ответила, продолжая молча доить корову.

— Слушай, Гелька, — начала я, опершись о коровий бок и стараясь говорить так, словно бы между нами ничего не было. — Янка сказала, что ксендз устраивает этот вечер ради сестры Барбары.

— Потому что Янка — барахло. А ну, стой, Красуля!

— И чего ты злишься? Почему Янка барахло?

— «Железнодорожники — это не слишком изящное общество», — выдавила Гелька из себя, копируя бархатистый голос Янки.

У меня даже перехватило дыхание.

— Ты подслушивала…

— В самый раз! А то мне больше нечего делать, как только таскаться за вами по кладбищам.

Итак, она знала все!.. Мне захотелось провалиться сквозь землю.

— Думаешь, она только тебя хотела поймать на удочку? Спроси, кого хочешь… И что ты на меня глаза так таращишь?

— На какую удочку?