Избранницы Рахмана

– Ты слишком торопишься, милый юноша. Я зовусь Зейнаб, но это имя дали мне здесь, в блистательной Кордове. Родилась я далеко на полночь отсюда, в Аллоа. Боги мира уберегли меня от участи рабыни… Могу лишь сказать, что с радостью променяла вечные холодные дожди своей далекой родины на тепло и гостеприимство прекрасной страны Аль-Андалус.

– Так вот почему так необыкновенно сини твои глаза! Я могу спорить на сотню золотых, что ты светловолоса!

Зейнаб рассмеялась и поправила шаль, которая скрывала ее волосы.

– У тебя есть эта сотня золотых, мальчик? Ты не боишься расстаться с ними?

Рахман гордо выпрямился.

– Я потомок царского рода, второй сын царя Сейфуллаха. И сотня золотых для меня пусть и немалая сумма, но, даже потеряв ее, я не стану нищим, женщина.

– Ах, прости мне эту оплошность, царевич! – Девушка присела в полушутливом поклоне, в котором было куда больше насмешки, чем почтения к царскому дому, неизвестному этой красавице. – Но где же твоя свита? И почему ты, словно простой школяр, просиживаешь целые дни в библиотеке?

– Свита моя мерзнет дома. Но я и в самом деле простой школяр, ибо честью для себя посчитаю тот день, когда стану мудрецом и советником своему старшему брату. Пусть это будет нескоро, но знания лишними не бывают.

«Да он зануда! – разочарованно подумала Зейнаб. – Как жаль, а с виду необыкновенно хорош! Статен, высок, силен… И мечтает стать простым мудрецом… Ну что ж, значит, мудрецом…»

Девушка обворожительно улыбнулась, и голова Рахмана пошла кругом от этого.

– О Аллах, – почти простонал юноша. – Как же ты хороша, Зейнаб!

– Не говори мне этого, достойный сын царского рода. Ибо меня гораздо более влекут знания, чем красота… Мудрость вечна по сравнению с преходящей красой.

«О как она умна! – думал ослепленный страстью Рахман. – Именно такую женщину мечтаю я назвать своей… И пусть встретились мы в далеком городе, но она станет моей! Я назову ее своей избранницей, и она пойдет со мной рука об руку по тернистому жизненному пути…»

Меж тем девушка уверенно вела Рахмана по узкой улочке. Она тоже куталась в меховой плащ, но со стороны было видно, что более всего она старается удержать на голове роскошную шаль, что прятала от посторонних глаз ее волосы.

– Куда мы так спешим, прекраснейшая?

– Туда, где я смогу выиграть наш спор. Ведь ты по-прежнему готов заплатить сотню золотых монет, если проиграешь?

– А что будет, если проиграешь ты, о Зейнаб?

Девушка лишь усмехнулась в ответ.

– Ты увидишь все сам, прекрасный царевич.

Наконец путники достигли высоких дубовых дверей дома, что стоял в тупике какой-то улицы. Вот двери закрылись за их спинами, отсекая Рахмана и Зейнаб от холодного и резкого северного ветра.

– О боги, как я не люблю наступление этого времени года, – почти простонала девушка.

Она неторопливо избавилась от плаща. И теперь, бросив лишь один, полный иронии, взгляд на Рахмана, начала совлекать с волос желто-оранжевую шаль.

– Ну что ж, юноша, плати!

Шаль упала к ногам Рахмана. Он же, словно завороженный, смотрел, как падает волна роскошных ярко-рыжих волос.

– О Аллах милосердный! Какое же это чудо! Как ты прекрасна, Зейнаб!

– Плати, глупенький спорщик!

Рахман, не говоря ни слова, отвязал от пояса толстый кожаный кошель, полный монет.

– Я никогда не спорю зря! Ибо то зрелище, что явила ты мне сейчас, стоит много больше, чем несчастная сотня. Я твой самый почтительный раб, о великолепная!

Глаза Зейнаб блеснули, и она проговорила:

– Быть может, ты, о мой почтительный раб, сочтешь для себя возможным разделить со мной трапезу? А после мы продолжим наш спор.

– Спор? О чем же мы теперь будем спорить?

– Думаю, мой друг, у нас найдется тема для достойного ученого спора.

Зейнаб хлопнула в ладоши. В зале появилась старуха, которую трудно было назвать прислугой или рабыней.

– Это моя кормилица, ее зовут Зульфия. Она тоже родом из далекого холодного Аллоа, – вполголоса проговорила девушка.

Рахман почтительно склонился в поклоне.

– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного, о Зульфия!

– Здравствуй и ты, юноша! – отвечала кормилица. Она проворно подобрала с пола шаль и плащ своей госпожи, и замерла в ожидании того мига, когда в ее руках окажется и меховой плащ гостя.

– Не сомневайся, царевич! В моем доме всегда тепло. Пусть даже я отдам последнюю монету за дрова, но у меня в доме никогда не поселится холод.

Рахман сбросил на руки Зульфие свой плащ и вопросительно посмотрел на Зейнаб.

– Итак, прекраснейшая, ты приглашала меня отведать яств? Я готов преломить с тобой хлеб и пригубить воды.

– О нет, – рассмеялась красавица. – В этом доме найдется множество лакомств, более достойных такого мудрого и прекрасного человека, как ты, царевич. Входи же под мой кров и насладись теплом и уютом. Здесь, полагаю, ученый спор будет куда уместнее, чем в холодном зале библиотеки, полном теней и сквозняков.

– Но зачем же ты, о нежнейшее создание, входила туда?

И Зейнаб честно ответила:

– Чтобы повстречаться с тобой, прекрасный царевич!